Вихрь

На книжной полке стояла небольшая кружка из красной глины, вернее, даже не кружка, а сосуд с узким горлом. Она была склеена из множества кусочков, но издалека казалась целой, а паутинку трещин можно было принять за рисунок. Склеена она была из шестидесяти двух осколков, над которыми Ольга колдовала целых три дня. Ты же, Элек Варью, ее усердие обозвал тогда пустой тратой времени и даже рассердился на жену. Вместо того чтобы помочь ей, все время только мешал, словно ревновал ее к этим допотопным черепкам. Или ты боялся чего-то? Боялся, так как эта кружка напоминала тебе о том, чего ты не желал помнить? В свое время, когда ты прятался от жандармов, твоя первая жена каждый день приносила тебе в глиняной кружке воды, а по утрам парного, еще пенящегося молока. Так почему же воспоминание об этом ты хочешь изгнать из своей памяти?

— И мне еще приходится спорить с собственными инженерами! Я не хуже их разбираюсь в статике, хотя у меня нет диплома. Я знаю, вся моя беда заключается именно в этом.

— Что с нами будет?

— Что будет? Дела у меня никогда так хорошо не шли, как сейчас.

— Я боюсь. Я боюсь за тебя. Боюсь, что все может разрушиться.

Последние слова она произнесла так тихо, что я еле разобрал их.

— О чем ты говоришь?

Она руками показала, что все может разбиться, разлететься вдребезги.

— Не бойся, меня не так-то просто облапошить. Они у меня еще попляшут. Они у меня в руках. — Взглянув на столик, на котором стояла полная бутылка, я спросил у Ольги: — Что это?

— Джин. Твой любимый джин. Я сейчас открою, хорошо? — Она достала из серванта штопор и рюмки и начала срывать металлическую обертку с горлышка бутылки. — Это я купила в дипломатическом магазине. Знаешь, на углу улицы Бензур есть такой. Купила, когда последний раз была в Пеште.

— Ну, я покажу я им скоро!

— А ты не допускаешь, что, возможно… — робко начала Ольга, но потом решительно закончила фразу: — Что ты сам ошибаешься?

— Я? Ошибаюсь?

— Ведь ты тоже можешь допустить ошибку в расчетах…

— Ты во мне сомневаешься?

— Ты меня не так понял.

— В том месте, где можно найти в земле различные старые черепки, там грунт наверняка не твердый.

Я подошел к старому креслу и упал в него. Пружины подо мной жалобно застонали.

— Все против меня. И инженеры, и даже ты!

— Ты же знаешь, что я не против.

— Что я знаю, что?!

Ольга подошла ко мне, наклонилась, положив подбородок мне на плечо.

— Ты же знаешь, как я тебя люблю.

— А почему же ты не веришь в меня?

— Я тебя очень-очень люблю.

— Все меня считают недоучкой, за моей спиной говорят: «Сидел бы в своем кабинете, устланном ковром, да радовался, что его сделали директором. Так нет, он еще разевает рот и сует нос в заключения специалистов».

— А я тебя люблю.

Ольга чуть не плакала.

Я повернулся к ней, взял ее лицо в ладони.

— Тогда пойми меня! Пойми! Не могу же я один идти наперекор всем, мне тоже нужно на кого-то опереться.

— А мне?

— У меня, кроме тебя, никого нет.

— А у меня есть? — Ольга смотрела на меня в упор, потом выпрямилась и, подойдя к столику, взяла в руки бутылку джина. — Чего я ломаю себе голову с твоими строительными делами!

— А я обязан свою ломать. Для меня это важно.

— Для меня важна только наша с тобой жизнь.

— Что ты делаешь?! — вскрикнул я, увидев, что, открывая бутылку, она штопором поранила себе руку. Кровь струйкой потекла по ее руке.

— Я не хочу, чтобы тебе потом было стыдно перед самим собой.

— Рука! Рука! Смотри!

Ольга только теперь заметила кровь. Подставив правую ладонь под кровоточащую левую руку, чтобы кровь не попала на ковер, попросила:

— Принеси бинт.

Я выбежал в спальню. Я так испугался, что руки у меня дрожали, когда я искал в комоде бинт.

— Подожди, я сначала высосу из пальца кровь, чтобы заражения не было, — сказал я ей, возвращаясь в комнату. — Хорошенько нужно отсосать. — И, взяв ее палец в рот, я стал сосать солоноватую на вкус кровь, а в голову невольно пришла мысль: «Никогда ты не была так далеко от меня, как сейчас!»