Вихрь

Трудящиеся Пешта, социалисты и коммунисты, старые борцы! Помните вы эти месяцы — май, июнь и июль 1942 года, когда один за другим исчезали ваши друзья, коллеги, товарищи — с заводов, из мастерских, из редакций? Большинство из вас, будучи глухими и немыми, не слышало и не видело, что вокруг страдают и гибнут в мучениях люди. На фронте, в излучине Дона, за тысячи километров от родины, погибали двести тысяч молодых венгров — напрасная жертва. Несколько месяцев назад на фронт их провожали сам регент, премьер-министр, епископ, представители печати, радио, вся опьяненная кровью «общественность нации». Произносились высокопарные речи, что-де ради защиты Европы и всех венгров на земле они, как рыцари архангела Михаила, идут на фронт, чтобы одолеть «семиглавого красного дракона»… Их бросили на произвол судьбы, не послали помощи, пополнения и подкрепления, то есть реакция проводила свою политику независимости, разумеется и не подумав порвать с немцами или — больше того — выступить против них… В это же время в стране вовсю бурлила мирная жизнь. Будапешт сиял рекламами, бары и рестораны были забиты богачами, сколотившими на войне целое состояние. А в это самое время сотни тысяч венгерских солдат грелись у костров горящих городов в далеких русских землях. Вспомните же это!

Те, кого волокли на пытки и виселицы, знали, чем придется расплачиваться за все это. Шёнхерц[15] и его товарищи попали на эшафот и умерли на нем как «предатели родины», а в своих последних словах перед смертью они провозглашали независимую, свободную Венгрию. Они хотели сделать так, чтобы не лежал в развалинах ваш прекрасный Будапешт, чтобы не были разрушены ваши заводы, а на месте ваших домов не оставались одни обгорелые стены. Ференц Вида и многие сотни других борцов были брошены в тюрьмы Сегеда, Ваца, Балашшадьярмата, Шопронкёхида, которые после ужасных пыток показались им чуть ли не санаторием. Они были осуждены на пожизненное тюремное заключение только за то, что не хотели, чтобы ваша родина стала ареной войны, чтобы не умирали с голоду ваши дети и бессмысленно не погибал бы миллион венгров. Ради этого они пожертвовали своей молодой жизнью, оставив своих стариков родителей, жен и детей.

Теперь же вокруг разрушения, смерть и страдания… Я не хочу сказать, что все это послано нам в наказание. Ведь среди нас было и есть много невиновных. Правда, и в Содоме не все были грешники, однако господь бог все-таки уничтожил его.

Я думаю о том, что пришлось вынести и пережить за многие годы не только тем, кто сидел в тюрьмах, но и их близким, оставшимся дома, старикам, женам, маленьким детям, оставшимся без кормильца. А среди тех, за кого погибли или томились в тюрьмах борцы движения Сопротивления, среди сотен тысяч и миллионов равнодушных нашлись очень немногие, кто хотел помочь им. Сейчас я вспомнил жену одного рабочего из Кёбани. Ее мужа и старшего сына арестовали и приговорили к нескольким годам тюрьмы, а она, больная, осталась одна с тремя маленькими детьми, без денег и куска хлеба. Сколько лишений пришлось ей вынести, чтобы их не выбросили из квартиры, чтобы хоть чем-то накормить детей, чтобы в нетопленой комнате пережить с детьми зиму… Нелегальная рабочая организация оказывала ей, как и многим сотням других нуждающихся, посильную помощь. Я много раз бывал у этой женщины, видел, как тяжело ей приходится, и ни разу не слышал, чтобы она в чем-то обвинила своего мужа или сына или пожаловалась на них…

Сотни тысяч жителей Пешта! Я не знаю, какое будущее ждет вас и с вами вместе меня и моих близких, а настоящее — дымящиеся развалины, неубранные трупы. Но, вероятно, все-таки в тех, о ком вы тогда не знали или не хотели знать, вы должны видеть героев и мучеников, истинных патриотов своей страны.

Военный трибунал при начальнике генерального штаба, этот чрезвычайный суд, представлявший собой злую насмешку даже над видимостью конституции, целыми группами истреблял истинных венгерских патриотов. Однако армия, как бастион контрреволюционного духа, как главный рассадник нилашистских идей, помогала гитлеровцам не только в этом. Втайне, без ведома правительства, проводившего политику балансирования, она не только перебрасывала на Восточный фронт новые дивизии, но и выполняла особые задачи, дабы заслужить признательность своего «великого союзника».

В армии регента, адмирала Хорти, которому войска присягали на верность, считали «старым боцманом», а правительство — компанией еврейских наемников. Армия требовала по-военному прямолинейной и открытой позиции в решении всех вопросов, — естественно, в контрреволюционно-фашистском духе, а не какого-то дипломатического маневрирования то в одну, то в другую сторону.