Вихрь

Под землей в подвалах копошатся люди, из-за каждого пустяка громко ругаются между собой. Нервы у всех взвинчены до предела. Подвалы набиты битком. Люди сидят чуть ли не друг на друге. Здесь же играют в карты, спорят и слушают рассказы вновь прибывших. Говорят, что фронт проходит в нескольких кварталах отсюда и, возможно, через день-два удастся «проскочить». Состав слушателей смешанный, есть в их числе и фашисты, и нилашисты. Кто-то из последних опровергает утверждение пришедшего и кричит, чтобы тот не распространял панических слухов, что паникеров надо расстреливать. Другие слушатели вступаются за рассказчика. Спор разгорается. Разбушевавшиеся страсти приводят к ссоре. Каждая из спорящих сторон имеет своих сторонников. Ссора заканчивается взаимными угрозами.

В одну из ночей снова приходят полицейские и поднимают мужчин. Нас выгоняют на улицу расчищать дорогу от развалин. Нехотя поднимаемся. Мы еще не начали работу, как кто-то распространяет слухи, что приближаются наши «спасители», имея в виду гитлеровцев, которые утром пройдут по этой дороге.

Нилашистски настроенная публика сразу веселеет. Я тоже потихоньку радуюсь, но по другой причине. Я хорошо понимаю, к чему такая спешная расчистка, и жду своих спасителей — солдат Красной Армии.

Нилашисты все чаще устраивают облавы по подвалам. На что они надеются?

Кто-то из только что пришедших рассказывает, что нилашисты заставили воевать даже пятнадцатилетнего мальчугана, дали ему в руки винтовку и оставили одного на углу улицы. Мальчишка случайно спустил курок, и отдачей больно ударило маленького новобранца в плечо. Тот испугался, побежал домой и заявил матери, что на фронт больше не пойдет.

В последние дни штурма города мины падают совсем рядом с нашим домом.

По ночам на выходе из подвала я слышу звуки из громкоговорителя, раздается русская речь: это работает военная радиостанция русских. Я впервые по-настоящему чувствую, что наступает конец всем нашим испытаниям. Радостно слушаю доносящиеся издали голоса и считаю, сколько же еще часов осталось сидеть здесь, в подвале. Неожиданно обнаруживаю, что шум боя переместился куда-то в сторону, а это значит, что через несколько часов мы уже будем свободны.

И вот появилась армия-освободительница. Настал момент, о котором столько мечтали! Со слезами радости прижимаю к себе первых советских солдат. Вот они, эти люди, преодолевшие многие тысячи километров, чтобы принести венгерскому народу свободу и мир.

Рядом со мной жена и ребятишки. Жена плачет и никак не может успокоиться. Ребятишки не понимают, что происходит, но, видимо, хотят понять.

Трехлетний сынишка спрашивает меня:

— Это что за дядя?

— Русский дядя, солдат, — отвечаю я ему.

— А он какой, хороший? — спрашивает сын.

— Хороший, — отвечаю я.

Ребенок, довольный, успокаивается. И мы вместе с другими простыми людьми радуемся великому событию, очевидцами которого являемся.

И теперь, 20 января, я стою здесь, на Бульварном кольце, в сердце большого полуразрушенного города, как бы высматривая в развалинах преступления прошлого.

Со стороны площади Ракоци доносятся звуки музыки. От нее веет чистотой, она вызывает благоговение. Это музыка пуританских реформатских церквей. «Верши суд, господи, над виновниками, борись с моими врагами…» Звучит старый псалом, призывая бога вершить суд.

Подхожу ближе к площади. Вижу — хоронят. Свежевырытая могила среди оборванных кустов на изрытой бомбами площади, несколько человек стоят вокруг могилы и поют. Похороны на площади Ракоци? Что ж! Весь город — сплошное кладбище. Поразительно, скорее, то, что здесь вокруг могилы стоят люди и поют. Кого же они хоронят?

В руке у одного из мужчин вижу сколоченный из простой доски крест. На нем черными буквами написано: «Деже Сабо».

Деже Сабо! Одинокий странник, выразитель венгерского духа, рыцарь без страха и упрека, революционный борец, постоянно подвергавшийся преследованиям… Значит, и он оказался в числе тысяч мертвых, которых промчавшийся вихрь уничтожения оставил под грудами развалин?

С именем Деже Сабо была связана самая горячая пора моей молодости. Он был выдающейся личностью. И вот эта могила, гроб, имя на кресте, разрушенный город… Горящие и обугленные развалины придают Будапешту апокалипсический вид. И как раз сегодня хоронят Деже Сабо…

Здесь, у этой могилы, я чувствую, что на многострадальной венгерской земле что-то окончательно кануло в прошлое. Под руинами лежат не только тела невинных людей, женщин и детей. В руины превращен и господствовавший в течение целой эпохи политический строй — строй венгерской контрреволюции, который родился двадцать пять лет назад. Эти роды принял человек, которого теперь здесь хоронят.