Вихри на перекрёстках

— Кажется, сам поп приходил,— сказал он.— Рост, как у попа, сзади, на затылке, или поповская грива, или черный платок. И где-то в воду влез, все время в сапогах хлюпало.

— Сегодня переобуем,— усмехнулся командир.— Убедился, что партизаны ночуют здесь. Дядька Игнат, мы уезжаем, а вы проследите, чтобы после нас никаких следов не осталось. Если завтра кто-нибудь спросит, скажете, что вооруженные люди напоили из вашего ко­лодца лошадей и куда-то дальше поехали.

Игнат стащил с себя свитку и протянул Вале:

— Возьми, ночью теплее будет.

Девушка поблагодарила, и партизаны ушли.

Проехав поле, они остановились. Володя спрыгнул с подводы, прошел немного в сторону и предложил дви­гаться лесом к карьеру.

Возле карьера партизаны свернули на просеку. Она уже успела зарасти невысоким осинником, березняком. Остановились на краю полянки под разлапистой сос­ной. Володя ослабил чересседельник и подбросил лоша­ди сена.

— Павел с Валей останутся тут с лошадьми и будут нас ожидать,— сказал он.

— Почему я? — удивился Пылила.

— Идти по лесу к той дороге очень далеко.

Захватив мину, хлопцы отправились в путь. Валя за­куталась в свитку и поудобнее устроилась на телеге. Подсел к ней и Павел, вздохнул, словно нечаянно при­слонился к плечу девушки.

— Проклятая война, не дала пожить вдосталь,— пожаловался он.— Будь я стариком, так и смерти не бо­ялся б, а то очень уж хочется жить.

— Всем страшно,— ответила Валя.— Правда, смот­ря по тому, как погибнуть. Если за свой народ — можно. А вот когда враг тебя, как скотину, гонит неизвестно куда, тогда и страшно, и жалко себя.

— Все мы погибнем, и дурак тот, кто себя жалеет.

— Не понимаю, о чем ты говоришь?

— Говорю, сколько той жизни осталось... Нужно не жалеть себя.

— Не жалеть ради другого? Чтобы тот жил?

— Не жалеть себя ради себя.

— Не пойму я твою философию...

Павел просунул руку под свитку, взял девушку за локоть.

— Куда это ты, куда? — сказала Валя, но руку не высвободила.

— Какая ты пугливая. А еще говоришь — не нужно себя жалеть.

— Смотря где.

— Со мной не погибнешь.

— Я и в партизаны ушла, чтобы жить.

— А что ты понимаешь под словом жить?

— То, что и все.

— Когда нет надежды на жизнь, нужно жить в пол­ную

— Ну, хотя бы как наш командир роты.

Валя улыбнулась и умолкла. Вспомнила ту ночь в лесу, когда она тоже была не в лагере. Разговор Павла был чем-то похож на то, что говорил ей Саблин. Девуш­ке даже страшно стало. Будь она в ту ночь наедине с командиром, неизвестно, что могло бы случиться...

А Пылила вдруг будто опьянел. Он уже не слышал, как лошади жуют траву, как грохочет на железной до­роге поезд. Хотелось что-то сказать, но боялся, чтобы Валя не оттолкнула, не спрыгнула с телеги. Павел на­чал тереться лицом о свитку, просунул руку чуть выше. Почувствовав это, девушка выпрямилась, отодвинулась. И тут Пылила схватил ее за колено.

— Ты что? Пусти! — начала вырываться Валя.

— Сколько той жизни! — скрипнул Павел зубами, сжав ее в объятиях, и вдруг навалился всем телом. А в следующее мгновение он грохнулся с телеги на землю от удара Валиных ног в грудь.

— Вот дура, чуть не убила,— забормотал он, неуклю­же поднимаясь.

— Сам дурак! Чего лезешь?

— Так я бы... я бы на тебе женился.

— Ну, негодяй, подожди,— заплакала девушка.— Вернутся ребята, все расскажу.

Прижав ладонь к распухшим от удара о край телеги губам, Пылила ошалело смотрел на нее. И вдруг захны­кал, заныл:

— Не говори... Я же люблю тебя, прости...

— Бугай! Какая у тебя любовь? Нет, не прощу!

Валя взяла с подводы винтовку и пошла через поля­ну. Неужели расскажет? Если дело дойдет до партизан­ского суда, за такое могут и расстрелять... «Скажу, что пошутил»,— мелькнула у Павла трусливая мыслишка.

Начало светать. По просеке возвращались хлопцы. Они громко переговаривались, смеялись. А у Павла на душе было мерзко, как никогда. Если бы не разбитые губы, никто ни о чем и не догадался бы. Ведь не ска­жешь же, что конь лягнул,— засмеют...

Командир крикнул Павлу:

— Где Валя? Собирайтесь, едем!

Подошла девушка.

— Ну, как вы тут с Павлом, выспались? — спросил Володя.

Ничего не ответив, Валя отвязала вожжи. Володя подтянул чересседельник.

— Какая-то ты... — взглянул на девушку вниматель­нее.

— Какая? — перебила Валя.

— Не такая, как была.

— Слава богу, такая же.

— Садись. По дороге расскажешь?

Девушка заколебалась, спросила о другом:

— Как у вас дела?

— Попа нет. Он уже отъездился в Жлобин. А скоро и кто-то из его защитников взлетит на воздух.

Загремели колеса подводы, и партизаны опять вы­ехали на светлеющую вдали просеку.

6

Направления на лагерь Саблин придерживался до тех пор, пока позади слышалась стрельба. Наконец на­ступила тишина. Только тут он вспомнил, что не обра­тил внимания, в какой стороне было солнце. Вот и бро­ди теперь по этой трясине... А тут еще подошва у сапога оторвалась, приходится на каждом шагу выбрасывать ногу, чтобы не зацепиться и не ткнуться носом в кочку. Отрезать бы подошву, да складного ножа нет, остался у Зины.