Вихри на перекрёстках

Володя в мыслях уже видел, как он потрясет перед носом Саблина картой гитлеровской дивизии. Только сна­чала заедет к Сергееву, который, ясное дело, прочитает мораль. Так Володя одним махом загладит перед коман­дованием свою вину. После этого он соберет еще большую группу и успеет нанести фашистам чувствительные уда­ры. Хлопец так доверился Данилову, что и мысли не допускал о том, что переводчик может быть изменником. Ведь Данилов уже ясно видит неизбежную победу нашей армии и свою судьбу может решить только на том пути, на который теперь встал. Иного выхода у него нет.

— Я надеюсь на вас, Володя,— сказал переводчик.— А Татьяне Николаевне огромное спасибо за то, что в ее доме я встретился с таким человеком. Пойду: хочется еще и еще раз продумать все детали.

— Но основное направление вы не измените?

— О, нет! Спокойной ночи.

Переводчик ушел, и Татьяна Николаевна начала упре­кать Бойкача за то, что он так быстро открылся неизвест­ному человеку. Вдруг Данилов вернется, арестует хлопца и заставит показать гитлеровцам, где партизаны? У этого генерала такая сила!

— Зачем ему возвращаться? Мог сразу арестовать: у него пистолет, а у меня голые руки.

— А деревню немцы не сожгут?

— За что?

— Если генерала убьют.

— С ним его прислужник расправится, люди тут ни при чем. Если б это сделали подпольщики или партизаны, тогда могли бы сжечь. А сейчас вам бояться нечего.

— Лишь бы все хорошо получилось.

— Для меня успешная операция — это жизнь.

— Ты пойдешь в отряд?

— Нет, завтра схожу за винтовкой, чтобы вооружен­ным явиться в условленное место.

— Засиделись мы. Я тебе на кушетке постелю.

— Не лучше ли на сеновале?

— Ляжешь здесь.

11

Росистое августовское утро окутало туманом всю де­ревню. Особенно сгустился туман вдоль канавы, по самую крышу спрятал баньку, словно утопил кусты на болоте. Даже добрался до окон Карабанчиковой избы, хотя она и стоит на возвышении. Только блестят мокрые провода над крышей да робко выглядывают из листвы большие спелые яблоки. Всемогущее солнце своими лучами кое-где чуть рассеивает эти наземные облака, прорезает их, а где и глядит на землю, как будто сквозь матовое стекло.

Данилову сегодня не спалось и ночь показалась очень долгой. Через окно видна крыша Карабанчиковой избы. Гонтовая крыша почему-то кажется пузатым пауком, ви­сящим на проводах-паутинках над серой пропастью. По­чти всю ночь Данилов волновался: вчера так и не смог отлучиться из деревни и поговорить с пленными. В Сло­боде нет ни сотского, ни старосты, ни полицаев, и позна­комить жителей с приказами генерала может только пе­реводчик. А люди находят всяческие причины, чтобы ук­лониться от выполнения любых приказов. Не случайно генерал сказал, что, видно, в деревне хорошо поработали партизанские агитаторы. «Неслыханно,— удивлялся он,— с семисот дворов еле собрали пятьдесят подвод на перевозку леса для укреплений». Нет, никто из крестьян не говорил, что не хочет помогать германскому войску. Они бы охотно это сделали, но у одного партизаны сняли с телеги колеса, у другого лошадь загнала занозу под копыто, когда ехали господа немцы, и теперь почти не может двигаться, у третьего нет хомута... Чтобы организо­вать обоз, пришлось собирать у кого что есть. Тут воз­никла новая проблема: кто будет править лошадьми при перевозке леса? Опять всяческие несчастья, на этот раз с людьми. Одного партизаны ударили, руки поднять не может, второй глух, как чурбан, третий вовсе сумасшед­ший. «Почти три года оккупации с ее «всемогущей» геббельсовской пропагандой, а никто из наших людей не хо­чет добровольно подставлять шею под фашистское яр­мо»,— думал Данилов.

Он поднялся с кровати, кое-как расправил провоняв­шее после дезокамеры хлоркой одеяло. «Нет,— подума­лось,—лучше в земле лежать, чем тут. Пускай эта ночь будет последней на чужой кровати, в чужой избе, хозяева которой проклинают тех, кто выгнал их на улицу».

Хотя голова у Данилова была словно налита свинцом, но планы оставались ясными. Вчера вечером он припря­тал в картофельной ботве канистру с бензином. Ночью пригодится. Сейчас забежит к генералу, потом проедет на мотоцикле по деревне и помчится в лес, где работают пленные.

Когда переводчик вошел к генералу, у того уже нахо­дилось несколько старших офицеров. В присутствии гене­рала никто из них не посмел сказать Данилову, чтобы он подождал за дверью. Даже если в подобных случаях пе­реводчик сам пытался выйти из комнаты, чтобы не присутствовать при разговоре немцев, генерал задерживал его и предлагал сесть. Этим он как бы подчеркивал, что секретов от русского у него нет, хотя Данилов отлично знал, что все важные вопросы решаются в его отсутствие. В последнее время никаких разговоров о положении на фронте и в Германии он не слышал. Сейчас некоторые немцы смотрели на переводчика с ревнивой завистью: не­минуемый крах гитлеровской армии начинал действовать отрезвляюще. Поневоле задумаешься: что же это за си­ла — советские люди, которых чудовищной машине фю­рера так и не удалось сломить?!