Вихри на перекрёстках

— Сила или нет, а могут мину у порога поставить — и капут. Не все ли равно, от чего погибнуть — от русских «катюш» или от самодельной партизанской мины? Гово­рят, шофер успел заметить деревянный ящик, но не сумел остановить машину. Очевидно, лесные бандиты не успели замаскировать мину и были где-то поблизости.

— Бросьте вы, некого бояться,— сел переводчик к столу.

— Не скажите,— покачал головой второй немец.— Обидно погибнуть в глубоком тылу.

Данилов промолчал, подумав про себя: «Выйти бы сегодня живым, так вместе с партизанами вернулся бы сюда».

Быстро покончив с обедом, он загнал мотоцикл во двор и отправился к Татьяне Николаевне.

Настроение у нее было приподнятое. Разговор с Во­лодей посеял в душе ее спокойствие за судьбу старшей дочери. Поэтому и Данилова она встретила приветливо.

— Вы должны радоваться, что Валя у партизан,— заговорил тот.— Завтра-послезавтра будут собирать для отправки в Германию всю молодежь. Приказ об этом уже поступил в штаб дивизии. Предупредите родственников и соседей, у кого взрослые дети,

— Спасибо, ведь и у моей сестры две взрослые доче­ри. Но куда им деваться?

— Тут я не советчик. Лучше, конечно, уйти подаль­ше, в какую-нибудь глухую деревню: в окрестных наме­чается такая же операция. Скажите, Володя меня не под­ведет, будет встречать?

— Вы друг друга боитесь...

— Я-то не боюсь, но без него...

— Придет, придет. Он храбрый парень и знает здесь каждую тропинку.

— Поэтому я и пришел. Большое спасибо за все, быть может, и за спасение жизни.

Данилов попрощался с Галей и перед тем, как поки­нуть дом, сказал хозяйке:

— Охотно побыл бы у вас еще, но должен забежать к другу, немецкому капитану Генриху. Это порядочный человек: сын рабочего, коммуниста. Говорил, что никако­го вреда русским не сделал и не сделает.

Генриха дома не оказалось. Напрасно прождав его, Данилов пошел мимо бани, откуда сегодня ночью должна была прийти к нему помощь: пора было принимать де­журство.

В такой большой деревне, как Слобода, в течение дня случается множество происшествий. Скоро к штабу по­тянулись люди: кто с жалобой на солдат, отобравших последнего поросенка, кого вместе с маленькими детьми выгоняют из избы... Всем нужно дать хотя бы короткое объяснение, не допустить к генералу, направить к рот­ному или батальонному командиру. В этом и заключа­ются обязанности дежурного по штабу.

Часов в девять вечера в штаб прибежал сухонький, не­большого роста человек.

— Что вам угодно?— спросил переводчик.

— Ваш начальник нужен.

— Что вы хотите ему сказать?

— Пропустите к нему!

— К кому?

— К самому главному!

— Но я спрашиваю, что вы хотите ему сказать,— строго повторил Данилов. Эта строгость подействовала, человек выпалил:

— Хочу сказать, что среди вас есть изменник!

— Ну-у? — деланно удивился переводчик.— В чем же заключается его измена?

— Некоторые ходят по избам и говорят, что есть при­каз собирать молодежь и отправлять неведомо куда. Если такой приказ есть, откуда они узнали о нем?

— А почему это вас тревожит?

— У меня тоже сынок, но я и партизанам его не отдал.

— Как это вам удалось?

— Посадил в длинном платье, без штанов, на полати, и бедняга уже который месяц так...

— Значит, вы хотите, чтобы сына не взяли?

— Если я помогу разоблачить предателя, так что сто­ит для вас один человек, мой сын? Пускай из партизан­ских семей берут, а я вам помогаю. Запишите мою фа­милию.

— Я и хочу это сделать.

— Сукач Филипп, по уличной кличке — Гут.

— Записал. Хороший ты человек. Иди домой и молчи, все будет в порядке.

Над деревней установилась тишина. Звездное небо посылало на землю прохладу. Была как раз та пора, когда высыпают крупные августовские росы. Данилов почувст­вовал, как по спине под шинелью пробегает холодок. Время тянулось очень медленно, а сердце стучало все чайте и чаще.

12

Блестели мокрые сапоги, вода попадала и в голенища. Как ни старался Володя шагать там, где трава пониже, все равно попадал в высокие заросли полыни. Тут и об­давало его холодной росой. Вылинявшие штаны давно промокли насквозь. Попробовал сойти с межи в карто­фельную ботву — еще хуже: на сапоги налипает столько земли, что ног не поднять. Пришлось вернуться на межу. Ничего, что промок: впереди еще целый день. Мама про­топит печь, высушит одежду и сапоги. А вечером он по­бежит в условленное место. Лучше там подождать, чем опоздать. Без Володи переводчик, особенно ночью, шага не сделает.

Вот, наконец, и их огород. Володя шел осторожно, оглядываясь по сторонам. Не хотел, чтобы чужие глаза заметили его, да и стеснялся односельчан, совсем недавно считавших молодого Бойкача геройским командиром. Ка­кой там командир: словно мокрый петух после драки, бредет по меже к своему двору...

— Стой! Руки вверх! — высунулись из малинника воз­ле хлева два винтовочных ствола.

И впервые за свою боевую жизнь Володе пришлось поднять руки, А сам ведь говорил хлопцам, что никогдане поднимет руки перед врагом. Правда, есть разница: враг — это гитлеровец, полицай, предатель, а тут — свои, партизаны. Но свои ли? Это же те, что вели Володю на расстрел. На одном из них, рыжеглазом, и сейчас его гимнастерка...