Вихри сансары

Эльвира Николаевна придумала для Кати роль «Мисс удивление», наделила ее остроумно-саркастическими фразами, и та заблистала в ближайшей же постановке. Прошел месяц-другой, а Катя не сбегала. Готовясь к новым ролям, она с упорством осваивала чтение и письмо.

Вот для таких девочек Эльвира Николаевна искренне, изо всех сил, пыталась превратить жизнь в праздник.

***

У девочек из приюта были такие исковерканные судьбы, наполненные трагическими историями, что на их фоне меркли даже фантазии интернатских детей. Всякий раз, когда кто-то рассказывал историю своей жизни, у Майи все внутри сжималось, а сердце так клокотало, что готово было вырваться из груди.

– Слава богу, что чаша сия миновала меня, – повторяла Майя, как молитву, непонятно откуда пришедшую ей в голову фразу.

Судьба одной только Софии из Молдавии могла послужить сюжетом романа.

Шестнадцатилетняя красавица София имела божественный голос. Блаженная Эльвира Николаевна отчаянно изыскивала способ оставить ее в России в надежде сделать из нее оперную диву. Куда она ее только ни водила, кому только ни показывала! Все с восхищением слушали одаренную девочку, но помочь ничем не могли. Ни российского гражданства, ни образования, кроме четырех классов начальной молдавской школы, да и то без документов, София не имела.

Как-то Майя весь вечер шила с Софией костюмы к очередному карнавалу, и та рассказала ей про всю свою жизнь.

– Мы жили в деревне, – начала свой рассказ София. – Родители много работали, но жили бедно. Когда мне было двенадцать лет, в один год умер папа, а за ним и мама. Я осталась со старшими братьями, которые посчитали, что землю, доставшуюся в наследство от родителей, на троих делить ни к чему, и выдали меня замуж за какого-то городского наркомана. Причем еще и продали нас обоих цыганам, с уговором отправки в Россию.

– Как замуж, – не поняла Майя, – тебе же было только двенадцать лет!

– Двенадцать лет? – с сарказмом заметила София. – Да у нас в селе и десятилетних замуж выдавали, а в двенадцать те уже и рожали. Многие хотят пораньше избавиться от дочерей, вот и отдают кому попало. Так вот, привезли нас цыгане безо всяких документов в ящиках в Москву, мужа моего определили на рынок, а меня в квартиру, из окон которой был виден Кремль.

– Прислугой? – попробовала догадаться Майя.

– Если бы, – отозвалась София. – Сексуальной рабыней.

– Так тебе же двенадцать лет, – с ужасом в голосе заметила Майя.

– Уже тринадцать, – продолжала София, – но от этого не легче. Да была я там не одна – еще девчонка пятнадцати лет и мальчик десяти. Девица мне сразу объяснила, что фордыбачиться не стоит, здесь не лицей, а буду выделываться, сломают ребра и все равно заставят. Изнасилованной я уже была. Мой муж-наркоман делал со мной это против моей воли, и мне ничего не оставалось, как подчиниться. Что с нами только ни творили эти уроды. Ты мне сейчас расскажи, что такое возможно, я не поверю. А приходили, кроме богачей, и артисты, и политики. Я и сейчас в телевизор плюю, когда их там вижу. Квартира была богатая. Я была в Эрмитаже – не отличить. Еду приносили из ресторана, больше не для нас, а для гостей, так что чего я только там не видела. Иногда даже не предполагала, что это можно есть, а уж как – и представления не имела. Где-то через год нас всех троих кто-то заразил сифилисом, и меня снова вернули цыганам. Кстати, за этот год нас ни разу не выпустили на улицу. Представляешь, тюрьма в золотой клетке.

София за время пребывания в приюте неоднократно давала интервью разного рода телекомпаниям, в том числе иностранным, и с пафосом рассказывала свою историю как некое достояние своей жизни.

– Так что было дальше? – спросила Майя.

– А дальше был ад кромешный. Меня привезли в табор под Санкт-Петербургом и сразу к барону. Тот, ни слова не говоря, взялся меня насиловать.

Я кричу:

– Я сифилисная!

А он:

– Напугала, знаем мы вас.