Вихри сансары

С наступлением темноты Рыжуха подошла к месту, где был выход, и попыталась выбраться, но тщетно. Она пробовала в нескольких местах рыть землю, но всюду натыкалась на камень. В отчаянии она грызла его и рыла в новом месте. Щенята, словно все понимая, сбились в кучу и молчали. Только изредка кто-нибудь из них начинал скулить от томительного чувства голода, но, не находя поддержки среди братьев и сестер, замолкал.

Так прошла ночь. А наутро с улицы послышался шум, и отверстие вновь открыли. Свет весеннего солнца как-то странно преломлялся в снежных сугробах и, пробившись в подвал, освещал все вокруг кроваво-красным светом. Шум на улице усилился, послышался гул мотора, но вскоре все стихло, однако тишина эта еще больше угнетала Рыжуху.

Щенята оживились, стали весело носиться друг за другом. То и дело они подбегали к матери, тыкались мордочками в ее пустые соски и, поскуливая, убегали. Их беспечность несколько успокоила Рыжуху, но чувство материнского долга, заглушив тревогу и страх, гнало ее на улицу в поисках пищи. Рыжуха уже несколько раз подходила к отверстию, но в волнении и страхе убегала в дальний угол подполья, где, скуля, пыталась улечься. Сильный запах мяса, раздававшийся с улицы, не давал ей покоя. Она вновь и вновь подходила к зияющему смертью отверстию. Так прошло несколько часов.

Наконец она решилась. Подошла к выходу, осторожно высунула голову и увидела то, что было спасением для нее и детей. Людей рядом не было, и Рыжуха одним прыжком достигла цели. Раздался выстрел, и что-то сильно ударило ей в грудь. Рыжуха взвизгнула, нелепо подпрыгнула и бросилась к отверстию. Но оно было закрыто. Рыжуха изо всех сил вцепилась зубами в доски, ей казалось, что она сейчас откроет этот проход, что она не оставит своих детей одних, но выстрел раздался вновь и сильный удар в голову растворил ее ярость, беспокойство о детях и ненависть к человеку.

***

Рыжуху бросили в машину и еще долго звали щенят, пытаясь выманить их наружу. Беспомощные кутята, сбившись в кучу и забыв про голод, просидели в подполье весь день и всю ночь.

Наутро в дом отдыха заехала новая смена. Узнав от сотрудников здравницы эту печальную историю, мама, папа и я пришли к указанному месту и увидели трех ярко-рыжих щенят, которые грелись на солнце. Я подошла к ним. Они не убегали, а только жалобно и укоризненно смотрели мне в глаза. Мы взяли всех троих щенят и отвезли домой».

***

Рассказ произвел фурор. Никто не хотел верить, что его написала девочка четырнадцати лет. Одни обвиняли ее в излишней жестокости, другие называли рассказ не иначе как гимном гуманизма. Как бы там ни было, равнодушных не осталось, и Майя стала победителем конкурса, а рассказ напечатали в литературном журнале в рубрике «Юные дарования».

Но все хорошее когда-то кончается. В случае с сиротами вернее сказать «разрушается». Причем, в очередной раз.

***

Новую беду, разрушившую сказочный замок Эльвиры Николаевны и благополучие его обитателей, привел охранник.

Полковник Красавчиков, как он любил представляться, был вовсе не полковником, да и не Красавчиковым. С детства Моня Красавчик мечтал стать чекистом. Но после войны отношение властей к евреям резко изменилось, и пресловутый пятый пункт, а также отсутствие какого бы то ни было образования начисто лишали его возможности воплотить мечту. И тогда он решил изменить биографию.

К своей фамилии он собственноручно во всех документах приписал окончание «ов», изменив, таким образом, свою фамилию на Красавчиков. При получении паспорта неблагонадежное имя Моисей поменял на Михаил, отчество Соломонович – на Семенович. Однако национальность «еврей» на какую бы то ни было другую ему изменить не позволили, и именно это его тяготило больше всего. Таким образом, несмотря на все ухищрения, мечта не сбылась.

Пришлось устраиваться учеником слесаря на Кировский завод и записываться в вечернюю школу. Так, возможно, и проработал бы он слесарем, но тут подвернулось «дело врачей-отравителей», и он стал самым рьяным обвинителем врагов народа на заводских митингах, да еще и с антисемитским изворотом. И так искусно ему удавалось разоблачать этот еврейский национализм, что его сначала сделали комсомольским секретарем цеха, а потом и всего завода. Вот тут-то он и убедил власти подправить этот «позорный» пункт в его документах. Дело было сделано, и с тех пор большего антисемита не было ни на заводе, ни в КГБ, куда его потом все же взяли, ни в милиции, куда его прогнали из КГБ за какую-то темную историю с балетной труппой.