Викинг. Бог возмездия

Сигурд смотрел им вслед, пока они не скрылись из вида, и его вдруг охватила гораздо более сильная тревога, чем когда они покинули двор Ролдара на рассвете вчерашнего дня.

– Ты меня боишься, Сигурд? – спросил Асгот.

До восхода солнца он собрал растения на болоте и сейчас сидел на холме под Сигурдом, растирал и перебирал листья большим и указательным пальцами или резал их на мелкие кусочки столовым ножом.

– А почему я должен тебя бояться? – с трудом выговорил Сигурд, потому что его язык превратился в кусок сухой потрескавшейся кожи.

На самом деле, он боялся Асгота, который казался ему чем-то вроде трясины на болоте. Годи не принадлежал ни к этому миру, ни к другому, а являлся дверью между людьми и богами и всегда хранил верность его отцу; но разве можно доверять человеку, если ты думаешь, что он способен без раздумий перерезать горло собственной матери – если она у него вообще была – по воле рун, разложенных каким-нибудь капризным богом?

– Твой отец боялся окружавших его воинов, таких как Слагфид, Улаф и даже твой брат Торвард, который мог стать великим героем. Но они не смогли его спасти.

Сигурд почувствовал, что его наполняет гнев – или это были иголки, коловшие кожу, потому что он едва мог пошевелить руками и ногами.

– Ты тоже его не спас, – напомнил он, глядя годи в глаза, которые иногда казались глазами самого обычного человека, а порой представлялись обжигающим пламенем; сейчас в них горел яростный огонь.

– Нет, я его не спас, – не стал спорить Асгот, – хотя предупреждал, чтобы он не отправлялся в сражение с ярлом Рандвером. Мне приснилось, что Кармсунд превратился в море крови, и я сказал об этом Харальду. Он меня не послушался.

– Он был связан клятвой, данной конунгу Горму, и не мог остаться дома всего лишь из-за сна, – сказал Сигурд. – Кроме того, про кровь ты говоришь постоянно.

– И все же, Сигурд, он глупец, который не пытался распутать клубок своих снов. – Асгот понюхал один листок, скатал его в шарик и вытянул другую руку, как будто собрался схватить воздух. – Сны – ничто. И одновременно – всё. – Он мрачно взглянул на Сигурда. – Я не смог спасти твоего отца, но позабочусь о том, чтобы он был отомщен. Ты, Сигурд, станешь мечом погибшего Харальда, огнем, который поглотит наших врагов. – Годи ухмыльнулся – не слишком приятное зрелище при его худом, как волчья морда, лице. – Если не умрешь на этом дереве, – добавил он.

Сигурд ничего не ответил. Во рту у него так пересохло, что он не стал тратить слюну. И не говорил с Асготом до тех пор, пока не начали спускаться сумерки и снова не появились тучи гнусных насекомых. Да и обратился он к нему лишь за тем, чтобы попросить подняться с горшком.

***

На следующий день вернулись Альви, Свейн и Аслак. Сигурд не видел, как они пришли, – он то терял сознание, то снова приходил в себя; перед глазами у него клубился туман, как будто он смотрел на подводное царство, и ему потребовалось довольно много времени, чтобы понять, кто пришел, а кто нет.

Он услышал, как кто-то из них сказал Асготу, что Сигурд, наверное, умер, потому что его лицо стало бледным, как у мертвеца, но Асгот ответил, что теперь это уже не их дело. Они еще о чем-то говорили, но Сигурду их слова казались шепотом моря, и он не мог разобрать ни одного слова. Возможно, Свейн и Аслак легли спать той ночью рядом с Асготом на торфяном холме, а может, и нет. В какой-то момент Сигурд решил, что он видит языки пламени среди осоки и тростника, и внутри у него все сжалось; он подумал, что явились люди Горма или даже ярла Рандвера; что им удалось как-то его найти, и теперь он умрет, не в силах даже пальцем пошевелить, потому что он глупец, слабый и голодный, привязанный к дереву, беспомощный, словно курица, подвешенная за лапы. Но клинки не пронзили его тело, и свет не стал ближе, и в своем полуобморочном состоянии Сигурд сообразил, что это блуждающие огни в руках невидимых духов.

Он попытался спросить Асгота про огоньки, но слова путались и были невнятными, будто снег, сползающий с крыши; к тому же он не знал, какая из смутных теней перед ним – годи, а потому снова закрыл глаза. Он не боялся болотных призраков. Они наверняка решили, что он мертв, если вообще видели его. Сигурду казалось, что он постепенно становится частью дерева, и ветви ольхи обнимают его, прижимая к себе.

Да и вообще, разве могли духи сделать что-то хуже того, что он сам с собой сотворил? Сигурд снова рассмеялся, и боль нахлынула с новой силой, обожгла бок, чтобы наказать. Но тут он вспомнил про рану, почувствовал ее и сказал себе, что огонь ни при чем, и его охватил новый приступ паники. Как он мог поступить так глупо? Разве не видел множество раз с тех пор, как научился ходить, что делает своим ножом Асгот, как кровожадный клинок отнимает жизни во имя богов?