Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

Письмо Смирнову не повредит (мне, во всяком случае), но лучше ты напишешь его в качестве приложения к гранке. Так солиднее. Серьезно. Грузин (Данелия. — Т. А.) был у меня и давно уже сделал себе харакири твоим кинжалом.

Ответь наконец, когда ты уходишь вплавь?! Меня это интересует, на сей раз с деловой точки зрения. В смысле прохождения материала. А то уж очень ты меня запугал.

Что касается твоей ненависти, она меня радует — все-таки проявление чувств.

Не взрывай дом, он еще пригодится многим товарищам. И даже, робко надеюсь, с периферии. Из Ленинграда, стало быть.

Не злобься, не клокочи, жизнь прекрасна. Когда приедешь? Я тебе станцую и спою — словом, буду веселить изо всех сил.

Ой, засыпаю. Пиши.

Г. Д.

15.01.68

Ну вот что. После моих унизительных бесед с секретариатом насчет набора (у них новое постановление — набирать только после читки и замечаний всех главных) мне опять попалось на глаза твое письмо. И я пришла в ярость. Если ты считаешь, что я «лезу» не туда и что Смирнов-Черкезов и прочие начальники могут отнестись к «Вахтам» бережнее, чем я, — вари бульон с ними. Мне все равно, чей опус идет — твой, Битова, Ставского или Гранина. Если он идет через меня — я сражаюсь с редактором за каждое авторское слово отчаянней, чем если б это было мое собственное. И учти, что с каждым автором я вожусь со всем своим темпераментом, независимо от своих симпатий и антипатий — только потому, что это МОЙ автор. И еще никогда никому из них вреда не принесла. Коли это тебя не устраивает, считай мое вчерашнее письмо плодом размягчения мозгов после староновогодних ночных бдений, пиши Смирнову-Черкезову и т. д., а я пойду к черту «как средоточение всего зла на Земле». И вообще, злиться и обижаться на меня — очень легко, тут кому ума и изобретательности недоставало. У тебя были и более изощренные предшественники. Можешь считать, что мне изменило природное чувство юмора. Я действительно очень огорчена, вся здешняя мышиная возня мне смертельно надоела. Привет.

Г. Д.

16.01.68

Уважаемая Галина Евгеньевна!

Итак, я бил Вас сапогом в живот, у меня были еще более изощренные предшественники, топтать Вас дело безопасное, легкое и т. д. Я было хотел тебя действительно отлупцевать за всю эту истерику, но потом счел это ниже своего достоинства.

В следующий раз будешь «следить за бестолковостью изложения». Разве можно писать: «Эпиграф мы, конечно, снимем». Есть «мы» и есть «они» — это разные местоимения. В наш век употреблять их следует с определенной определенностью. За все оскорбления требую от Вас удовлетворения. Напишите мне покаянное, мяукающее письмо. И если на нем не будет следов слез, то я его и читать не буду.

Член СП РСФСР Виктор Конецкий

20.01.68

Дорогой мой член СП РСФСР, считая, что поссорилась с тобой на всю жизнь, я, как честный человек, решила выполнить все обязательства перед тобой и в ту минуту, когда наш грозный главбух неосторожно заявил, что я самая горячо любимая им женщина, воспользовалась этим заявлением. Я сказала ему, что за любовь надо платить, а потому он должен вернуть деньги тебе и еще одному моему автору. На следующий же день он сообщил, что ты через несколько дней получишь 78 р. 00 коп. Они еще не перевели, но в феврале переведут. Потом я пошла потерлась своей (бритой) щекой о (небритую) щеку Чернецкого (Л. Г. Чернецкий — зам. ответственного секретаря «Литературной газеты». — Т. А.), и он заслал тебя в набор пока с очень малыми купюрами. Потом я пошла поцеловалась с наборщицами, и тебя набрали к утру. Словом, сделала все, что могла, и залезла в бутылку на всю жизнь. Но тут пришло твое письмо, и я обрадовалась случаю из нее вылезти, а еще больше разрешению поплакаться.

Повою, ладно? Неймется мне. 1. Две статьи начала — по полстраницы, и ни с места. 2. В газете какие-то склоки. Лично мне удалось остаться в стороне, но атмосфера тоже действует. 3. Очной аспирантуры в Институте истории искусств в этом году не будет. Придется попробовать поступить в заочную. Если я вдруг (!!!) сдам экзамен, то как я вытяну заочный год (потом, если буду хорошо учиться, переведут) при своей газетной работе? А терять год не хочется. Да и как-то вдруг остро я почувствовала, что мне здорово не хватает образования.

Пиши.

Г. Д.

Февраль 1968

Витя! Все очень плохо. Чак снял с того номера со скандалом. Сказал: вчера Булгаков, сегодня на целую полосу Конецкого, это же акция! Нас всех разгонят. Но Тер собирается дать тем не менее, поскольку Чак в одиночестве, но когда он отойдет… Ужасно расстроена. Насчет остального тоже пока ничего не слышно. В воскресенье буду говорить с Прудковым (О. Н. Прудков — член редколлегии «Литературной газеты», редактор иностранного отдела. — Т. А.).

Есть еще идеи на этот счет. Вернусь числа 23-го (если уеду) и сразу напишу.

Г. Д.

Февраль 1968

Галь!