Веских доказательств скандального адюльтера замужней женщины, матери взрослых, на выданьи, дочерей и сына, жены почтенного приходского священника, в сущности, не нашлось. Письма миссис Робинсон Брэнуэллу были, во-первых, не подписаны, во-вторых, носили вполне невинный характер. А в-третьих, Брэнуэлл никому их не показывал, после его смерти сестры эти письма сожгли. Что до писем самого Брэнуэлла друзьям, то их в расчет принимать едва ли стоит: мало ли что взбредет в голову сочинителю, да еще горькому пьянице – с его богатой фантазией он мог выдумать все от начала до конца. Служанка миссис Робинсон держала язык за зубами. Садовник донес Робинсону на любовников, он якобы застал их в лодочном сарае у реки в полумиле от дома, но, кроме него, их никто больше не видел, и подтвердить его слова было некому. Домашний врач знал о тайной связи, но никому, кроме сына, о своей хозяйке и домашнем учителе не говорил.
Доказательств не было, зато сплетен – хоть отбавляй. Высказывалось даже мнение, что Брэнуэлл не только пьяница, опиоман и развратник, но, ко всему прочему, еще и педофил: места он лишился не из-за своей связи с миссис Робинсон, это, дескать, еще полбеды, а потому, что совершал якобы развратные действия со своим учеником Робинсоном-младшим.
Главный же вопрос, которым задаются биографы: кто был инициатором любовных отношений – сорокалетняя Лидия Робинсон или двадцатишестилетний поэт и художник Брэнуэлл Бронте? Брэнуэлл, как мы увидели, хоть и изображает себя героем-любовником, покорителем сердца немолодой, по тогдашним понятиям, женщины, влюбившейся, по его словам, в него без памяти, – инициатива, судя по его письмам, все же принадлежала миссис Робинсон: «задора и мужества ей не занимать», «призналась в нежных чувствах», «вызвала во мне ответные чувства».
Элизабет Гаскелл, разумеется, придерживается этой же точки зрения, выступает в поддержку семьи пастора, в «Жизни Шарлотты Бронте» называет миссис Робинсон «развратной женщиной» („depraved woman“), искусительницей, которая покрыла Брэнуэлла «несмываемым позором». И даже предполагает, ссылаясь на двоюродных братьев и сестер Лидии Робинсон, что Брэнуэлл был далеко не первым ее любовником и что среди знакомых она слыла «дурной, бессердечной женщиной». А вот Брэнуэлл восторгается ее чистосердечием, чудесным нравом и заботой о ближнем – будто речь идет о двух разных людях… «Дурная, бессердечная женщина», заметим в скобках, не преминет спустя десять лет дать Гаскелл резкую отповедь в печати и пригрозит автору «Биографии Шарлотты Бронте» и ее издателю Джорджу Смиту судом. Семидесятилетний Патрик Бронте целиком с биографом дочери согласен: возлюбленную сына иначе как «каиновым отродьем» он не называет.
Сыну, конечно же, эту историю приходской священник не простил, был с ним суров, одно время почти не разговаривал, как, собственно, и другие члены семьи. Эмили и Энн брата словно не замечают, Шарлотта, самая близкая ему из сестер, должна была бы, влюбившись в женатого человека, понять его как никто, ему посочувствовать – однако недовольна братом и она тоже. Шарлотта свою несчастную любовь держит в тайне, мучается, не подавая виду, наедине с собой. Брэнуэлл же устроен иначе, он экстраверт и, особенно если выпьет, готов поделиться своими чувствами с первым встречным. Возмущает старшую сестру и то, что брат бездельничает, уже второй год сидит без дела, зарабатывать не торопится – как, между прочим, и она сама.
«Брэнуэлл безнадежен, – пишет Шарлотта в сентябре 1845 года Эллен Насси, – он утверждает, что очень болен и искать работу в таком состоянии не собирается. Говорит, что предпочитает скудную жизнь дома… С трудом нахожусь с ним в одной комнате, что-то будет в будущем».
Брэнуэлл же ничуть не «раскаялся в содеянном», он, Шарлотта права, безнадежен, пытается утопить в вине горечь от разлуки с любимой женщиной, влезает в долги (ему грозит долговая тюрьма в Йорке), выпрашивает деньги у отца, который к этому времени почти совсем ослеп, не может ни читать, ни дойти без посторонней помощи до церкви. Пьет без просыпу и дома, и в Ливерпуле, куда уезжает на неделю с Джоном Брауном по инициативе сестер, Шарлотты в первую очередь. И где – «любовь прошла, явилась муза» – пишет страдальческие стихи, в которых родной дом перестает быть, как раньше, центром вселенной:
Задумывает роман – очередной ангрийский сюжет, однако на публикацию рассчитывает не слишком, пишет Лейленду, что не надеется преодолеть препятствия, которые будут чинить ему литературные круги:
«…Я прихожу в уныние, теряю всякий интерес от одной мысли о том, что мне скажут издатели… Не могу писать то, что будет выброшено непрочитанным в камин».
Погружается в мистику – чувства юмора при этом не теряет.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное