Викторианки

Убежденность, что не следует ждать от обычных людей слишком многого, желание вызвать сочувствие к заурядным персонажам, которые на первый взгляд не располагают к себе людей умных и культурных; стремление и посмеяться над героями, и их пожалеть, отдать им должное – все это ощущается и в последующих трех романах Джордж Элиот, выходивших один за другим с разницей в год и составивших ее славу. Эта убежденность, это желание, это стремление и являются, надо полагать, той философией, которую отметил при первом чтении «Сцен» Джордж Льюис. И которую облекла в изящный афоризм сама Элиот:

«Следует пореже рисовать мадонн и чаще – неприметных крестьянок, чистящих картофель».

5

Между «Сценами из жизни духовенства» и «Адамом Бидом», первом «полноформатным» романом Элиот, временного просвета, в сущности, нет: «Покояние Дженет» закончено 9 октября 1857 года, а уже спустя две недели Джордж Элиот приступает к работе над «Адамом Бидом». В марте следующего года закончен первый том романа, второй пишется летом в Мюнхене, во время второй поездки Льюисов в Германию и Австрию, 16 ноября дописан третий том, а в начале 1859 года «Адам Бид» выходит в свет в том же «Блэквуде».

«Сцены из жизни духовенства» пришлись по вкусу критикам (не всем, конечно, но большинству), но не читателям; «Адам Бид» и, в первую очередь, сам Адам Бид, полюбились и тем и другим В первый же год после выхода книги в свет было семь (!) переизданий, общий тираж составил 16 000 экземпляров – цифры говорят сами за себя. На гребне успеха «Адама Бида» Блэквуд предлагает Джордж Элиот 2000 фунтов за 4000 экземпляров ее следующего романа, даже не поинтересовавшись, о чем этот роман будет и написан ли он уже.

«Успех так велик, – записывает Элиот в дневнике, – что превзошел все мои ожидания. Сумею ли впредь написать такую же правдивую книгу, как „Адам Бид“? Груз будущего давит на меня с гораздо большей силой, чем радость, какую я испытываю от прошлого и настоящего… Подробности моего успеха так внушительны и многочисленны, что скучно их перечислять».

Перечислим их за нее мы. Герберт Спенсер: «Прочел Вашу книгу, и теперь мне легче дышится». Томас Карлейль: «После чтения „Бида“ я полюбил все человечество». Чарльз Диккенс: «Умоляю, дайте же мне роман в „Домашнее чтение“[58]!» Элизабет Гаскелл: «И Бид и другие герои книги вызывают у меня восхищение – искреннее, несказанное и робкое. В жизни не читала ничего более полноценного и прекрасного». Эдуард Джордж Бульвер-Литтон был более сдержан: «Роман заслуживает всяческих похвал». При встрече он указывает автору на два недостатка: увлечение диалектом и брак Адама Бида в финале. На что Джордж Элиот якобы ответила:

«Я лучше дам вырвать себе все зубы, чем пожертвовать и тем и другим».

Еще бы, до своей первой школы, до первых прочитанных книг Мэри-Энн не знала литературного английского языка, на диалекте говорили все, с кем она общалась и дома и на улице, а правдой жизни ради «красного словца» писательница, как уже говорилось, пожертвовать не была готова.

Диссонансом в дружном хоре славословий звучит мнение еще одного живого классика – автора «Пяти городов» и «Повести о старых женщинах» Арнольда Беннета, которому «Адам Бид» не понравился; впрочем, мнение это Беннет высказал много позже, в 1896 году, когда Джордж Элиот давно уже не было в живых.

«Вчитался в „Адама Бида“, – записывает в дневнике Беннет, – впечатление, что Джордж Элиот никогда не войдет в классический пантеон, полностью подтвердилось. Она наблюдательна, но пишет излишне витиевато, а потому нежизнеспособна. Ее прозу называют „мужской“. Неправда! Ее проза прямая, честная, агрессивная, порой грубая, но мужская – никогда! Наоборот, она очевидно женская – своей несдержанностью, многословием и полным отсутствием чувства формы ‹…› В этом отношении Эмили и Шарлотта Бронте тоже небезупречны, но у них есть то, чего нет и никогда не было у Джордж Элиот, – чувство слова».

Назвав прозу Элиот «прямой, честной» (никак не агрессивной и грубой), Беннет не ошибся: свою задачу Джордж Элиот, во-первых, видит не только в том, чтобы не приукрашивать действительность, но и в том, чтобы «рисовать людей рядовых, подчас даже безобразных в своей обыденности, рисовать без прикрас, каковы они в заурядной жизни… Вам не следует ни выпрямлять их носы, ни освежать их разум, ни направлять их склонности… В этих точных картинах монотонного будничного существования… я нахожу постоянный источник симпатии»[59].