Читаем Викторианки полностью

А вот ее дядюшка, шестидесятилетний мистер Брук: «Человек мягкий и покладистый, он отличался большой пестротой мнений и некоторой зыбкостью политических убеждений».

Про младшую сестру Доротеи, обаятельную простушку Селию словно невзначай сказано: «Когда Селия решалась спорить, она умела находить доводы, как ей казалось, весьма убедительные». Как ей казалось! Селия любит сестру, относится к ней с «робким благоговением», не лишенным, однако, скепсиса: «Чересчур уж религиозна для семейной жизни». «Младшая, – отмечает Джордж Элиот, – всегда носила ярмо, но никакое ярмо не может помешать тайным мыслям».

Характер будущего супруга Доротеи, священника мистера Кейсобона, ироническое отношение к нему автора (а со временем и самой Доротеи) проявляются при первой же встрече с ним читателя. Кейсобону «невыносимо слушать банальности», он «сухощав и бледен, как подобает ученому мужу», говорит «четко и внятно, словно произнося публичную речь». Говорит четко и внятно, пишет же невнятно, витиевато, ни слова в простоте: «…в какой мере состояние ваших собственных чувств оправдывает мои счастливые чаяния».

Банкир Булстрод говорит слабым голосом и имеет нездоровый вид. Когда с кем-то беседует, вежливо наклоняется к говорящему, вперяет в него внимательный взгляд и прикрывает глаза ладонью, словно от усталости. Когда же говорит с самим собой, приходит к выводу, что «его тайные прегрешения прощены, а служение принято». Он не любит «грубости и чертыхания». Стоит ему заметить, что «женское кокетство исходит от дьявола», – и мы убеждаемся, что полку Пэкснифов, Тартюфов и Иудушек Головлевых прибыло.

«Решителен и независим» – сделает читатель вывод, обратив внимание на «твердые и упрямые рот и подбородок, хмурое и недовольное лицо» юного художника Уилла Ладислава, одного из главных героев романа, когда Кейсобон знакомит его с Доротеей. Но вот на губах Уилла заиграла улыбка, «в ней была только искренняя веселость без тени насмешки или самодовольства». Всего-то две фразы – а Ладислав уже заслужил наше расположение.

Точно так же, как молодой доктор Лидгейт, который обладал «необходимой для врача способностью сохранять серьезный вид, когда ему говорили всякий вздор, спокойным взглядом темных глаз и легкой изящной небрежностью одежды и речи». «В его манере держаться, – узнаем мы чуть позже, – чувствовались независимость, бесстрашное упование на удачу, вера в собственные силы и настойчивость». Упование на удачу, вера в собственные силы, как скоро выяснится, далеко не всегда ведут к успеху…

Проникаешься симпатией и к Мэри Харт. «Искренность, правдивость и справедливость были главными душевными свойствами Мэри – она не старалась создавать иллюзий и не питала их на свой счет, а в хорошем настроении умела даже посмеяться над собой». Умение посмеяться над собой, заметим, – едва ли не самое ценное человеческое качество. И Джордж Элиот, писавшая Мэри Харт, как и Мэгги Талливер, с себя, этим качеством, по всей видимости, владела в полной мере.

Особое место среди протагонистов романа занимает отец Мэри Кэлеб Гарт. «Самый бедный и самый добрый», из тех редких натур, которые «требовательны к себе и снисходительны к другим», тот, «кому стыдно за чужие неблаговидные поступки», кто предпочитает «сам сделать работу за других, лишь бы не указывать им на промахи и небрежность», – Кэлеб Гарт продолжает линию героев Джордж Элиот, честных тружеников, которым не слишком везет в жизни. Линию, идущую, в сущности, от отца писательницы, хотя Роберта Эванса невезучим, пожалуй, не назовешь. Кэлеба Гарта, как и Адама Бида, с Эвансом роднит многое. Роднит со всеми, кто «пытается сохранить благородную гармонию между своими мыслями и делами»[69].

9

«Мидлмарч» выходит в «Блэквуд мэгазин» в 1871–1872 году, в 1876 году появляется «Дэниел Деронда». Джордж Элиот, как видно, чувствует, что этот ее роман – последний. А потому на вопрос, какой роман будет следующим, отвечает уклончиво:

«Что до великого романа, который еще предстоит написать, должна сказать, что я никогда не верю в будущие книги… Всякий раз, когда я кончаю книгу, меня охватывает отчаяние, а вдруг я не смогу написать что-нибудь стоящее. Ответственность писателя возрастает по мере того, как мир становится старше и голос мертвецов звучит все громче и громче».

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза