Читаем Викторианки полностью

Главное же событие в жизни Льюисов тех лет – начало работы Джордж Элиот над своим самым масштабным романом, в подзаголовке к которому обращает на себя внимание такое важное для ее творчества слово, как «провинциальный»: «Мидлмарч. Картины провинциальной жизни». Все романы Джордж Элиот, за вычетом «Ромолы», мог бы предварять этот подзаголовок – своеобразный эпиграф к ее творчеству.

«Мидлмарч», несмотря на вязкость, затянутость, отсутствие динамичности, огромный объем, обилие действующих лиц и переплетающихся сюжетных линий, а также пространных авторских рассуждений, принят был на ура.

«Все мы ворчим по поводу „Мидлмарча“, – пишет рецензент „Зрителя“ 1 июля 1872 года. – И действие-де затянуто, и чрезмерны рассуждения о научных материях… и фраза кое-где отдает педантичностью, и горькие размышления о жизни звучат порой цинически, однако же все мы читаем книгу и чувствуем, что все прочие явления в английской изящной словесности не выдерживают с ней никакого сравнения».

И рецензент «Зрителя» – не исключение, его точка зрения вписывается в дружный – и вполне оправданный – хор славословий.

«Мою книгу все кругом хвалят, – пишет, словно удивляясь, Джордж Элиот, – говорят, что она – лучшее из того, что я написала».

Не успевает роман выйти в Англии, как его уже переводят на французский и немецкий; появится вскоре и русский перевод.

И то сказать, «Мидлмарч» – квинтэссенция философских, эстетических и этических взглядов Джордж Элиот, в этом романе они сосредоточены наиболее полно и ярко[67]. Писательница – и это роднит ее с «кукольником» – Теккереем – не раз повторяет на страницах романа, что за поступки и решения своих героев ответственности не несет. Не несет ответственности и за читателя: философские отступления в романе встречаются на каждом шагу, при этом назидательных пассажей, равно как и гражданского пафоса, в книге не найти. Как не найти и патетики: Джордж Элиот, в отличие от Диккенса, своей точки зрения читателю не навязывает и эмоции держит под контролем.

В ее предыдущих романах действующие лица, отношения между которыми не отличаются многоплановостью, изображены по «оппозиционому» принципу: черное – белое. Феликс Холт – Гарольд Тренсам, Мэгги Талливер – Том Талливер, Ромола – Тито Мелема. И в будущем романе «Дэниель Деронда» – тоже: пылкой, самоуверенной, эгоцентричной аристократке Гвендолен Гарлет противопоставлена Майра Коэн, бедная еврейская девушка, в которую влюбляется ее духовный наставник, юный идеалист Дэниель Деронда. В «Мидлмарче» же картина мира, отношения между людьми более сложны и противоречивы. Вместе с тем дает себя знать позитивистская выучка писательницы. Характеры в романе, с одной стороны, многозначны, с другой – однозначны, ведь их судьбы, согласно позитивистской философии, предопределены физиологией, судьбой и наследственностью. Провинциальное общество у Джордж Элиот – опять же в рамках «органической» школы социологии, основоположником которой был Спенсер, – рассматривается по аналогии с живым организмом, его функциями, человек же уподобляется животным; вспомним сцену смерти старика Фэзерстоуна: его ожидающие наследства родственники уподобляются лягушкам и кроликам.

«Их моральные принципы, – замечает Джордж Элиот, – не имеют никакой основы, кроме одной – наследственного обычая».

Заметен в «Мидлмарче» интерес невиданно образованной Элиот к медицине, биологии, физиологии, психологии – вообще к точному научному знанию; ссылок на науку в романе сколько угодно. В том числе и иронических: «милейший» баронет сэр Джеймс Четтем штудирует «Основания земледельческой химии»[68].

«Мидлмарч», как, впрочем, и предыдущие «картины провинциальной жизни», перенасыщен «житейской путаницей» – меткими, забавными, порой едкими бытовыми зарисовками и запоминающимися второстепенными персонажами: младшими священниками и их женами, лекарями, нотариусами, барышниками, мелкими арендаторами, городскими сплетницами. Каждый со своими повадками и языком, этим повадкам под стать. Птичница миссис Фитчет сетует, что ее куры «взяли привычку расклевывать яички, чуть их снесут. Никакого с ними сладу!» «До тех пор пока рыба исправно клюет, мир населяют только премилые люди» – жене местного священника миссис Кэдуолледер в наблюдательности и цинизме не откажешь. «Людям в годах победа обеспечена» – старый нотариус мистер Стэндиш подбивает холостяка и завсегдатая скачек мистера Чичли, цветом лица напоминавшего пасхальное яйцо, найти себе подругу жизни.

Умение Джордж Элиот одной фразой, порой одним точным словом набросать портрет персонажа проявляется и в изображении главных действующих лиц, и в этом она мало чем уступает нелюбимому Диккенсу и любимому, почитаемому Теккерею.

Вот Доротея Брук, главная героиня романа: «Она могла бы искать мученичества, затем отступить и все-таки принять мученичество, но вовсе не то, к которому стремилась». Именно это и происходит: Доротея ради «служения» становится женой ограниченного схоласта – бесмысленный подвиг самопожертвования.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза