Виланд

Лидия на секунду замерла, рука с зажатыми в ней бумагами осталась в портфеле.

– Да… вернее, в процессе, летом, – сбивчиво пояснила она и наконец достала документы.

– Этого может не случиться, если так много времени будешь посвящать работе, – невозмутимо сказала Валентина, – думаю, в последнее время ты уделяешь мне больше внимания, чем своему жениху.

Лидия вновь застыла, в упор глядя на женщину, улыбавшуюся ей.

– Думаю, нечто подобное он сказал тебе вчера, – кивнула Валентина.

– Если он не понимает, что у меня сейчас важное дело, то я не собираюсь…

Так и не закончив фразу, Лидия сжала губы, не понимая, какого черта они вдруг начали обсуждать ее личную жизнь. Она уже открыла рот, но Валентина опередила ее:

– Я знаю: «Почему мы развелись с Карлом?» Спорили много, а это, знаешь ли, выматывает сильно. Как в каком-то дурацком анекдоте: встретились русский и немец… на кухне в нашем случае. Каждый раз начиналось как-то безобидно, а потом доходило до того, что сковородой хотелось дать ему по лбу.

– О чем вы спорили?

– О политике, об истории, о чем еще спорят на кухне? Всё больше о том, что не имело никакого отношения к нашей с ним жизни. И ничего бы в той нашей жизни не поменялось, если б не было тех споров. Вот это и самое обидное, Лидия. Сейчас понимаю, дурость, конечно, – за жаркой котлет по косточкам разбирать судьбу мира, когда и понятия не имеешь, как оно там все происходит по правде. Самое глупое – с близким человеком из-за всего этого ругаться до крика.

Лидия кивнула, будто соглашалась с тем, что сказала Валентина. На самом деле – подталкивала ее продолжать.

– Замечала, как людей до одури злит, когда с ними спорят о том, о чем они уже составили свое мнение? И считают свое мнение единственно верным. До страшного может дойти. К счастью, у нас дошло только до развода… Я была уперта в своем желании доказывать истину. Или то, что принимала за истину. А Карл из тех, кто не мог даже подумать, чтобы поменять свое мнение, хоть бы и были для того разумные аргументы.

– Насколько я поняла, ваш бывший муж был человеком образованным, он, пожалуй, способен отличить, где правда, а где ложное.

– Это уж без сомнения. Умных, видишь, много теперь, сплошь начитанные, интеллигентные, образованные, не чета темноте прошловековой. Но вот ведь странность – все продолжается.

– Что «все»?

– Все то, за что мы осуждаем других, Лидия. А если по-простому, то не всегда твоя правда будет истиной во благо другому.

– Во всякой ситуации я знаю, что такое хорошо и что такое плохо, – твердо произнесла адвокат.

– Для каждого ли человека? – спросила Валентина. – Или только для тебя самой?

Лидия молчала. Валентина кивнула, будто получила ответ.

– В жизни всё несколько сложнее… Не всегда то, что видится хорошим, есть хорошее на самом деле, – вот как мы всё перековеркали, Лидия. Не видим и того, что порождает зло, а что – благо. Да и как разглядеть это в том разноголосье, в котором живем теперь? Трудно. Разум крепкий нужен. Так что все повториться может.

Лидия вопросительно глянула на Валентину. Та пояснила:

– Когда-то один народ решил, что его истинное благо в том, чтобы истреблять другой народ. Да… Затем другие народы решили, что их благо в том, чтобы наказать тот народ, первый, который ошибся. И те и другие верили в истинность того, что делают. А во что теперь верим мы? Не в то ли, что тоже может быть осмеяно и осуждено когда-нибудь нашими детьми, внуками, правнуками? Посмотреть вокруг: мы пытаемся познать космос, политику, экономику, будущее, прошлое… А самое главное так и не познаём – себя. Ведь всякая вещь и всякое действие в этом мире возникают из чего? Только из нашего намерения. Когда себя до конца позна́ем, то всё увидим таким, какое оно есть на самом деле. Да… И вот опять я заговариваюсь, как тогда на кухне…

Свидание № 4. После перерыва

– Почему ты защищаешь меня?

Лидии не нравились подобные вопросы, она молчала. Валентина продолжила:

– Ты принципиальная, не отрицай. Ты по натуре своей хороший человек, возможно добрый, что скорее мешает тебе в профессии. И тем не менее ты защищаешь меня, точно зная, что я убийца. Я убила немощного старика.

– Ты убила убийцу.

– К тому времени он забыл об этом.

– Забвение не снимает вины.

– К тому времени обстоятельства изменились.

– Но не изменился он.

– Обстоятельства влияют на человека.

– При любых обстоятельствах мы остаемся самими собой.

Валентина едва заметно улыбнулась, прищурилась и, чуть подавшись вперед, произнесла:

– Это не так.

По истечении некоторого времени, проведенного в молчании, Валентина добавила:

– А я убила, да. И душа моя порочна. Душа, убитая грехом.

•••

В июле я получил письмо от отца. Он сообщал, что мать тяжело больна и долго не протянет, а потому мне следовало немедля приехать в отчий дом. Откровенно говоря, настоящим домом для меня уже давно была квартира тети Ильзы в Берлине, куда я приезжал во время отпусков, и, если бы не письмо отца, неизвестно, когда я решил бы наведаться в Розенхайм.