Виланд

Болезнь матери была уважительной причиной, и увольнительную мне дали незамедлительно. Уже через пару дней я оказался в городе, в котором родился. Встретил он меня невеселой пасмурной гримасой, обильно умытой дождем. Утопая в чавкающей под сапогами грязи, я доплелся до дома и остановился. Несмотря на крупные капли, хлеставшие по лицу, я не торопился входить и внимательно рассматривал двухэтажное побеленное строение, казавшееся мне некогда целым миром, в котором можно провести всю жизнь. В окне на втором этаже я заметил какое-то шевеление – кто-то наблюдал за мной. Я громко постучал в дверь. Отец открыл слишком быстро, значит, это не он смотрел из окна на втором этаже. Ну что ж, мать может передвигаться по комнате сама, значит, не все так плохо, как он пытался выставить в своем письме.

Мой старик ничуть не изменился. Худеть ему было некуда – вернувшись после войны, он и так был худ как жердь, теперь разве что глаза запали глубже. Все в нем было по-прежнему, даже рубаха на нем была хорошо мне знакомая, заношенная до заплат на локтях.

– Спасибо, что приехал так скоро, – проговорил он.

Я ждал, обнимет он меня или нет. Очевидно, он ждал того же. Никто из нас не решался сделать это первым. Мы неловко застыли друг перед другом. Наконец я просто кивнул и прошел в дом. Он посторонился. Стараясь растянуть время, я наклонился и скинул рюкзак. Он топтался позади.

– Если нужно, вещи можешь на кухне обсушить.

Я кивнул.

– Как мать?

Он взглянул в потолок, словно мог разглядеть через перекрытие, как она там у себя в спальне.

– Сегодня ничего, получше. Даже вставала, хотя доктор запретил ей это делать.

– Это хорошо.

Я видел, как он лихорадочно соображал, что спросить, и вдруг понял, что после столь долгой разлуки нам совершенно нечего было сказать друг другу.

– Как служба? – выдавил он.

Я знал, что ему меньше всего хотелось расспрашивать о моей службе, поэтому не стал его мучить.

– Идет, – неопределенно пожал я плечами.

Он кивнул и пошел наверх сообщить матери о том, что она узнала раньше него, – сын приехал.

Ужин готовил отец. Стоило отдать ему должное, мясо вышло отменным, отличный соус, мягкая капуста. Судя по всему, он уже продолжительное время хозяйничал на кухне. Значит, мать слегла давно. К ужину он помог ей спуститься. Она с трудом переставляла ноги и явно не добралась бы до стола без его помощи. Она стала похожа на воробья, тоненького, серенького, хрупкого и невзрачного. Ее птичья кожа просвечивала, позволяя в подробностях разглядеть все вены и прожилки, по которым уже слабо струилась жизнь. Даже сквозь шерстяную накидку было видно, как выпирали кости. Подойдя, она остановилась. Одной рукой держась за спинку стула, другой опираясь на отца, она стала внимательно разглядывать меня, по щекам ее покатились слезы.

– Сынок, – тихо проговорила.

Я вздрогнул. Насколько она подурнела внешне, настолько прекрасным оставался ее голос, ничуть не тронутый болезнью. Нежный, мягкий, бархатистый, голос той красивой и полной жизни мамы из детства. Я подошел к ней и, нагнувшись, поцеловал пергаментный лоб, почувствовав под губами сухую и горячую кожу, затем помог отцу усадить ее. Он тут же поправил съехавшую накидку и подоткнул ее под сложенными руками матери. Она даже не обратила на это внимания, полностью сосредоточившись на мне.

– Я так рада, что ты приехал. Думала, что уже не увижу тебя.

– Почему вы не сообщили раньше?

Мать переглянулась с отцом. Он тут же отвернулся к шкафу и начал доставать тарелки.

– Мы не хотели тебя волновать. Ильза писала, что ты много работаешь и у тебя почти нет свободного времени.

– Стоило сообщить, – произнес я.

Ужинали мы молча, лишь изредка мать поглядывала на меня. Она практически ничего не съела: поковырялась в капусте, смочила пару кусочков хлебного мякиша в соусе и с трудом пережевала. К мясу она не притронулась, несмотря на то что отец положил ей совсем небольшой кусок, предварительно нарезав и его.

– Ильза писала, что ты на хорошем счету у руководства, сынок, – собравшись с силами, проговорила мать, когда отец убрал ее тарелку.

– Все… все хорошо, служба идет своим чередом, – ответил я.

– И у отца все пошло на лад, его повысили. – Она с гордостью посмотрела на мужа.

Я удивленно перевел на него взгляд, но он отрицательно покачал головой.

– Герти, старушка, сколько раз я тебе говорил, это не повышение в должности. Меня просто направили в Союз[81] для повышения квалификации.

Я удивился еще больше.

– Ты ведь избегал подобных организаций.

К моему разочарованию, отец не стал этого отрицать.