Виланд

Арестант не понимал, чего от него хотят, и продолжал стоять на месте, затравленно глядя в спину Кегелю. По нашим взглядам лагерфюрер понял, что еврей не убегает. Он развернулся и заорал тому прямо в лицо:

– Вон, я сказал, беги! Свободен! – Он вскинул винтовку, давая понять, что будет стрелять, и тогда заключенный побежал в сторону лесных болот, которые примыкали к территории лагеря с северной стороны.

У меня перехватило дыхание: на наших глазах арестант дал дёру, а мы ничего не делали. Судя по изумленным глазам остальных, всех обуревали похожие эмоции. Тем временем Кегель как ни в чем не бывало начал объяснять:

– Ваша задача – убрать его с одного выстрела, и не просто ранить и предотвратить бегство, а убить. Повторяю, выстрел должен быть смертельным. Кох, начинай!

Последнее было обращено к Ульриху. Без слов он вскинул винтовку, но Кегель начал ему откровенно мешать. Он подошел сзади и начал орать Ульриху прямо на ухо самые грязные ругательства. Опешивший Ульрих промазал и удивленно посмотрел на Кегеля.

– Вы можете оказаться в совершенно непредсказуемых условиях. Двадцать отжиманий! Штенке, следующий!

История повторилась. Кегель специально мешал стрелявшим, усложняя задачу. Тем временем арестант уже добежал до забора из колючей проволоки, который ограждал стрельбище, и начал скачками перемещаться вдоль него.

– Ромул, давай! – приказал Кегель.

Франц был совершенно спокоен, в его глазах не было ни капли волнения, а в действиях – суеты. Он вскинул винтовку, казалось, даже не слыша дикого ора Кегеля, и выстрелил. В ту же секунду Кегель замолчал. Сузив глаза, он внимательно вглядывался в лежащего в траве арестанта.

– Проверить, – наконец приказал он двоим из роты.

Через пару минут они доложили:

– Наповал, в голову.

Второго арестанта использовать было уже нельзя. Он лежал без сознания на земле.

Особое внимание уделялось рукопашному бою и гимнастике. После отработки каждого занятия следовала проверка. Нас делили на две команды, которые соревновались между собой не только в стрельбе и борьбе, но и в решении технических задач. Звания здесь не имели значения, офицеры соревновались вместе с рядовыми. Поначалу мы испытывали неподдельное удовольствие, когда рядовой брал верх над старшим по званию. По удовлетворению в глазах Эйке я видел, что и ему это тоже нравилось. Казалось, для него не существовало различия в чинах. Постепенно и мы стали терять это чувство кастовости, начал улетучиваться страх перед вышестоящими, а те избавлялись от чувства надменности и превосходства перед нижестоящими. Таким папашей можно было гордиться, он мог наставить любого на верный путь. Мы и боялись его, и восхищались им, и боготворили его, как истинного главу большого семейства.

– Всякий эсэсовец в своем сознании должен быть готов отдать себя рейху без остатка вплоть до самопожертвования, вплоть до убийства родного человека, если тот пойдет против государства или идей Адольфа Гитлера! Здесь есть один закон – воля фюрера, и вы ее исполнители! Сама судьбы избрала вас, чтобы вы были движущей силой национал-социализма! Вы, воины без страха и упрека, станете спасителями немецкого народа, вы очистите немецкую кровь от скверны. Бессмертные – вот кто мне нужен, вот кого я поведу за собой! И вы ими станете. Слава великой Германии! – разрывая легкие, орал Эйке перед строем.

– Слава великой Германии! – гремели и уносились в небо сотни голосов.

– Когда целую страну нужно привести к единому порядку, жестокость неизбежна. Только так устраняются сомнения и междоусобная вражда. Каждый, кто противится этому, должен быть немедленно исключен из общественной жизни! И главным орудием этого очистительного процесса является лагерь! Единственно возможное место для грязной пены наших дней, коей являются эти вырожденцы. И вы, элита нации, призваны смыть ее с честного немецкого общества.

Мы слепо повиновались каждому его слову, которое стало законом в государстве Дахау. Его слово было правдой.

– Кто верит в Бога? Я распну каждого, кто скажет мне, что верит. Здесь не место для молитвенников и ладана, которые разъедают и разрушают душу истинного немца точно так же, как евреи уничтожают нашу расу. Фюрер – вот наш бог! Вот за кем мы пойдем! Вот за кого мы без колебаний готовы отдать свои жизни! Если тебе посчастливится умереть молодым в бою, ты не скажешь: «Дева Мария, прими мою душу!» Что ты скажешь?!

– «Адольф Гитлер» будут мои последние слова! – с жаром выкрикнул эсэсовец, к которому обращался Эйке.

– И тогда можешь спокойно испустить последний вздох. Ты жил правильно и умер истинно. Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер! – Общая молитва тысяч молодых, сильных, полных жизни солдат Эйке уносилась в голубое безмятежное небо над Дахау.

Настал момент, когда я перестал чувствовать страх, боль и усталость, я отрешился от всего, стал действовать словно машина. Меня интересовали лишь три переменные: приказ, выполнение и доклад.

– Безусловное подчинение! Ваши тела больше не принадлежат вам, они принадлежат фюреру! Ваша задача – выжать из них как можно больше на благо будущего Германии!