Виланд

В этот момент на улицу вышел Штенке. Мы стояли в тени, и он не заметил нас. Поправив ремень и осмотревшись, он двинулся в сторону бараков заключенных.

– Конечно. Пора расставить приоритеты и избавиться от того, что идет партии во вред. И сия изумительная провокация с «мятежом», – Франц выделил последнее слово и многозначительно посмотрел на меня, – весьма к месту и ко времени. Уж кто ее организовал, черт его знает, но вышло чисто и красиво.

Франц сделал последнюю затяжку и выкинул папиросу, прижав ее сапогом к земле. Я молча размышлял над тем, что он сказал. Вскоре вернулся Штенке, от него несло экскрементами, но выглядел он довольным.

Франц проводил его насмешливым взглядом.

– Как пить дать деньги уйдут Штенке. Не удивлюсь, если тот секретарь завтра же вздернется.

Казармы гудели.

– Слышали, что фон Папен заявил? Никаких уверток: «Требую прекращения нацистского террора». Террора! Так и сказал. То-то теперь будет.

– Весь Марбургский университет аплодировал ему стоя.

– Идиоты!

– Хуже: предатели. Это измена!

– Говорят, Геббельс запретил публиковать эту речь и даже отозвал весь тираж «Франкфуртер Цайтунг», которой хватило ума цитировать фон Папена.

– Слышали, что Гесс по радио сказал?

– Что там Гесс, вот Геринг все по делу отчеканил! Прямо сказал, кто за этим стоит.

– Ясное дело, без поддержки штурмовиков фон Папен не рискнул бы. Теперь оппозиция головы-то вздыбила.

– Кто еще не верит, что Рём планирует уничтожить фюрера? Штурмовики хотят захватить Берлин, чтобы совершить переворот и подчинить себе рейхсвер.

– Не потерпим такого от зарвавшегося гомика и его коричневого сброда!

Я направлялся в комендатуру со срочным пакетом для Эйке. Голова пухла от новостей. Я торопливо прошел мимо комнаты старшего секретаря прямо к кабинету коменданта, из-за двери которого раздавались недовольные раскаты знакомого голоса:

– Черт бы его побрал, не внушает он мне доверия, но придется с ним сотрудничать. Когда его «Лейбштандарт»[50] прибудет в Мюнхен, мы уже должны находиться там в полной боевой готовности! После вместе выдвигаемся в Бад-Висзее.

Не раздумывая, я постучал. Услышав ответ, вошел, щелкнул каблуками, руки вытянул по швам. Вместе с Эйке в комнате находились его адъютант Михаэль Липперт и шутцхафтлагерфюрер. Комендант распечатал пакет и нахмурился.

– Планы меняются. Колонны штурмовиков двигаются по Мюнхену, выкрикивая лозунги против фюрера. Чтобы весь личный состав лагеря был в полной боевой готовности через несколько минут!

В Мюнхен мы прибыли, когда окончательно стемнело. Город спал. Никаких митингов или толп штурмовиков мы не встретили. Сонную безмятежность баварской столицы нарушал только топот наших колонн. Разместившись в казармах мюнхенских частей СС, мы уже больше часа томились от безделья и неизвестности, когда наконец объявился взволнованный шутцхафтлагерфюрер. Нам было приказано окружить здание вокзала и взять его под свой контроль.

– Полная координация действий с сотрудниками политической полиции, – торопливо, но твердо выговаривал он, – задерживать всякого, на кого укажут. Действовать предельно решительно. Надеюсь, все понимают, что это не простая проверка документов!

Сердце у меня заколотилось. Я кинулся за остальными к выходу, но в этот момент меня остановил окрик шутцхафтлагерфюрера:

– Фон Тилл, Ромул, немедленно поступаете в специальную группу. На нее сегодня делается большая ставка.

И он внимательно посмотрел мне в глаза. Во рту у меня пересохло. Я понимал, что Франц был выбран в эту группу из-за феноменальных успехов, которые демонстрировал на лагерных стрельбищах. Я же… Мне хотелось тут же на месте поклясться, что я жизнь положу, но сделаю все, что нужно.

– Слушаюсь, штандартенфюрер.

Мы повернулись на пятках и вышли. За дверьми нас уже ждали. В полном молчании мы запрыгнули в грузовик, где уже сидело не меньше десяти человек. Я не видел, куда мы ехали, впрочем, если бы и выглянул, то не определил бы, где мы находимся, поскольку плохо знал Мюнхен. Вскоре грузовик остановился, последовал приказ выходить. Я выскочил вместе со всеми и огляделся. Это был жилой квартал. Случайных прохожих не было – ощущение безотчетной тревоги уже полностью завладело городом. Еще не понимая, что происходит, но чувствуя что-то неладное, люди попрятались по домам.

– Удостоверяемся, что это тот, кто нужен, и расстреливаем. Никто не должен уйти, ликвидация на месте. Всем ясно? – прозвучал металлический голос из темноты.

Я на секунду замер. Неужели прямо здесь? Одно дело расстреливать заключенных в Дахау, но здесь же не арестанты, а обыкновенные жители. Я не понимал, что происходит, но времени поразмыслить у меня не было, наш отряд уже вломился в дом. Навстречу выскочил полноватый старик с пышными седоватыми усами.

– Да как вы смеете?!

– Густав фон Кар?

– Вот именно! Вы хоть понимаете, кто я…

Я ничего не успел сообразить, как было вскинуто сразу несколько винтовок, и фон Кар грузно осел на пол собственной гостиной.

Один из эсэсовцев подошел к окну и резким движением сдернул тяжелую бархатную портьеру.