Виленские коммунары

«Эй, вы, палачи! Не признаю суда вашего класса! Придет время, когда мы будем судить вас!..»

Да напрасно я ждал такого красивого суда. Судили нас без нас. Первую партию — Тараса, московского товари­ща, Арона и еще нескольких, считавшихся, по их мнению, особенно опасными,— судили в ночь с 4 на 5 января...

Не знаю, где собирались судьи и кто они были. Пришли какие-то дьяволы, подняли всех нас на ноги, чтобы уважали суд и прочитали приговор: «Именем Польской республики такие-то и такие-то за вооруженное восстание против этой республики такого-то месяца, дня приговариваются к смерт­ной казни — расстрелу...»

Мне почему-то хотелось думать, что это опять шуточки, театр... Где там! Все по форме, всерьез. Спрашивают: может быть, ксендза привести, раввина? Времени, объявляют, остается мало — один день...

Какая толерантность!

***

5 января было днем ожидания, тяжкого, изнури­тельного и в то же время полного надежд... Или придут и выведут. Или придет, подоспеет избавление — Красная Армия...

Наступил вечер. Минуты тянутся бесконечно и проле­тают, как невозвратимый миг. Вдруг зашумел автомобиль. Должно быть, подъехал грузовик...

Смотрим друг другу в глаза, прислушиваемся... Почему же не идут?..

Нет. Постоял, пофырчал, подрожал, снова зашумел, на этот раз сильнее, и завыл — поехал!

И сновно из шума работающего мотора вдруг долетели отдаленные, глухие выстрелы! Неужели, неужели? Стреляют: тах, тах, тах! О радость, радость! Ошибки нет: идет бой за Вильно! Красная Армия наступает!..

И радость, и ужасная тревога: что они все-таки сделают с нами? Неужели вывезут с собой? А может... может, придут и перестреляют тут же на месте?

Нельзя ни встать, ни подойти друг к другу, ни обмол­виться словом, хотя бы шепотом. У меня мелькает мысль: «Если что — ни в коем случае не выходить отсюда... Не даваться до последней возможности... Придут — броситься на стражу, пусть с голыми руками, но действовать... Нас много. Только всем сразу, дружно...»

Входят еще шесть легионеров, с подсумками, в походной амуниции. Все — познанцы. По односложным репликам чувствуется, что они кого-то ждут. Кого? Кажется, вилен­ских легионеров.

Мысль режет ножом: неужели пришли брать? За чем же задержка? Стоят, ждут... А шум боя все громче, все силь­нее. Тах-тах-тах! — бьют винтовки. Та-та-та!..— строчит пулемет. И вдруг, первый раз: бу-у-ух! — орудие! Но чье?

В окнах дрожат стекла, хотя зима. И еще раз: бу-у-ух! И — бу-у-ух!

Нас никого все еще не берут. Познанцы по-прежнему стоят. Но вот они начинают тихо переговариваться... И вышли за дверь. Были — и нет их. «Чего они приходи­ли?» — думаю и не могу понять.

Минуты — и бегут быстро и тянутся страшно томи­тельно. «Где ты, трезвый мой ум? Нужно лежать и при­слушиваться к шуму боя...» Сначала у нас было шестеро охранников, потом трое, теперь остался один. «Может, броситься на него, задушить и разбежаться? Нет, нет, жди еще немного, жди»,— так думаю сам про себя.

Охранник держится беспокойно. И он — ждет. Озира­ется — на окна, на дверь, на нас... Подходит к дверям.

— Можно встать напиться воды? — спрашивает у него Тарас.

— Можно...

Тарас напился, вернулся на свое место, но не лег, сидит.

В городе кипит бой. А вокруг нас тишина, безмолвная тишина. «До каких же пор мы будем лежать тут?» — думаю.

Смотрю: оказывается товарищи сидят. Раковский раз­говаривает с соседом. Я сразу поднимаюсь на ноги...

Охранник никак не реагирует. Где же он? Ого, выходит куда-то... Мы — одни. Все зашевелились. Большинство на ногах... Раковский смело идет к двери, толкает. Не заперта! Вышел, бежит назад:

— Товарищи, выходите...

На улице темно. И ничего не разобрать, где что делается. Стреляют где-то вдалеке. Пока не осмотрелись, жмемся кучками к стенам.

Видим — от кафедрального костела движется темная масса людей. Кто — не знаем.

— Кто идет? — кричат оттуда по-русски.

— Свои, свои! — отзывается Тарас зычным голосом.

— Неужто Тарас... Комендант с Вороньей? — слышим оттуда взволнованный голос, как будто бы моего отца.

Они идут. Идем мы... Сходимся... Впереди идущих нам навстречу — один военный, другой в штатском.

— Кто здесь среди вас Тарас? — спрашивает военный.

— Я, браток! Я, я! — кричит Тарас. И облапил и целует красноармейца.

А в штатском — мой отец.

— Ты, Матей? — спрашивает, щурясь.

— Я, отец, я!

И хотя не люблю я, когда мужчины целуются, но, так и быть, давай поцелуемся и мы, отец, на радостях...

***

Передовые части красных начали с боем занимать Вильно в девятом часу вечера. Первым в город вошел 33-й Сибирский полк под командованием товарища Мохначева. Вторым — 5-й Виленский полк (уже в двенадцатом часу ночи). А к утру, по дороге из Липовки, вошли и другие крас­ные части.

Около полуночи столяр Дручок шел из Снипишек на Ви­ленскую улицу, торопясь попасть в Литовскую поликлинику. Должен был идти, так как нес лед жене — в клинике льда не оказалось. А жена умирала...