Вилла «Белый конь»

Я посмотрел на нее. Не таких слов я ожидал. Я четверть часа рассказывал ей всю историю; она слушала с пониманием и интересом, но ответ ее был совершенно неожиданным. Гермия говорила таким снисходительным тоном, как будто мой рассказ ее не только не шокировал, но и не взволновал.

– Люди, утверждающие, будто в деревне скукота, а города полны интересных событий, сами не знают, о чем говорят, – продолжала она. – Последние ведьмы укрылись на полуразрушенной вилле, и молодые люди с порочными наклонностями справляют в отдаленных поместьях черные мессы. Предрассудки правят бал в изолированных от большого мира деревушках. Пожилые старые девы гремят фальшивыми скарабеями и устраивают спиритические сеансы; планшетки грозно скользят по листам чистой бумаги. На тему всего этого можно написать серию очень увлекательных статей. Почему бы тебе не испытать свое перо?

– Вряд ли ты как следует поняла, о чем я тебе рассказал, Гермия.

– Да поняла я, Марк! По-моему, все это потрясающе интересно. Это страница из истории – давно забытые знания о Средних веках.

– Меня не интересует история, – раздраженно ответил я. – Меня интересуют факты. Список фамилий на листке бумаги. Я знаю, что случилось с некоторыми из этих людей. А что случится или уже случилось с остальными?..

– Не слишком ли тебя заносит?

– Нет, – упрямо сказал я. – Я так не думаю. Я считаю, что угроза реальна. И не только я так думаю. Жена викария со мной согласна.

– О, жена викария! – пренебрежительно отозвалась Гермия.

– Не говори таким тоном «жена викария»! Она очень необычная женщина. И вся эта история реальна, Гермия.

Та пожала плечами:

– Возможно.

– Но ты так не думаешь?

– Я думаю, тебя слегка подвело воображение, Марк. Осмелюсь предположить, что твои пожилые киски сами совершенно искренне во все это верят. И я уверена, что они ужасно противные старые киски!

– Но ничуть не опасные?

– Марк, ну сам посуди – с чего им быть опасными?

Я помолчал. Мысли мои блуждали от света к мраку и обратно. Мраком был «Белый конь», а свет символизировала собой Гермия. Добрый свет будничного благоразумия – электрическая лампочка, прочно ввернутая в патрон, освещающая все темные углы. Там – ничего… И здесь совершенно ничего нет… Всего лишь обыденные предметы, которые всегда можно увидеть в комнате.

И однако… Однако… Свет Гермии, как бы четко он ни озарял вещи, в конечном итоге был искусственным светом…

Мои мысли качнулись обратно – решительно, упрямо.

– Я хочу расследовать это дело, Гермия. Докопаться до сути происходящего.

– Согласна. По-моему, ты должен это сделать. Это может быть так интересно! Вообще-то, даже превесело.

– Ничего веселого тут нет! – резко сказал я. И продолжал: – Я хотел спросить – не поможешь ли ты мне, Гермия?

– Помочь тебе? Чем?

– Помоги мне все расследовать. Давай возьмемся за дело и все выясним.

– Марк, дорогой, но в настоящее время у меня дел по горло. Моя статья для журнала. И мои расследования Византии. И еще я пообещала двум студенткам…

Она продолжала говорить разумным, рассудительным тоном… Я почти не слушал ее.

– Понятно, – сказал я. – У тебя и без того полно забот.

– Вот именно.

Гермия явно почувствовала облегчение из-за моей уступчивости. Она улыбнулась мне. И снова меня поразило ее снисходительное выражение лица. С такой снисходительностью мать может взирать на маленького сына, поглощенного новой игрушкой.

Да пропади все пропадом, я не маленький мальчик! Я не искал мамочку… Тем более такую мамочку. Моя мать была очаровательной и беспомощной, и все вокруг нее, в том числе и ее сын, обожали присматривать за ней.

Я бесстрастно рассматривал Гермию, сидящую напротив меня за столом. Такая красивая, такая зрелая, такая интеллектуальная, такая начитанная! И такая… Как бы это выразиться? Такая… Да, такая чертовски тупая!

II

На следующее утро я попытался связаться с Джимом Корриганом – безуспешно. Но я оставил для него сообщение, что, если он сможет зайти выпить по рюмочке, я буду у себя между шестью и семью. Зная, что Джим человек занятой, я сомневался, что он так быстро сможет ко мне выбраться, но Корриган явился как штык, примерно без десяти семь.

Пока я наливал ему виски, Джим бродил по комнате, разглядывая мои картины и книги. В конце концов он заметил, что сам бы предпочел быть императором Великих Моголов, чем перегруженным работой, вечно замотанным полицейским врачом.

– Хотя, полагаю, – заметил он, усаживаясь в кресло, – у них были немалые проблемы с женщинами. По крайней мере, я от этого избавлен.

– То есть ты не женат?

– Ни в коем случае. И ты тоже – как видно по уютному беспорядку, в котором ты обитаешь. Жена бы живо тут все прибрала.

Я сказал, что женщины вряд ли настолько плохи. Потом взял свою выпивку и, усевшись в кресло напротив Джима, начал:

– Ты, наверное, удивляешься, с какой стати так срочно мне понадобился. Но дело в том, что всплыло нечто, возможно имеющее отношение к теме нашего последнего разговора.

– А о чем мы тогда… Ах да, конечно. Дело отца Гормана.

– Да. Но скажи сначала: тебе о чем-нибудь говорит название «Белый конь»?

– «Белый конь»… «Белый конь»… Вроде нет. А что?