Вилла Гутенбрунн

Он прикрыл глаза, вспоминая: это было ровно два года назад, раннею весною, когда снег только начинал подтаивать, и холодное солнце то и дело проигрывало морозу. Ровно два года назад на рассвете кто-то громко и нетерпеливо постучал в ворота; выскочили слуги, мать и тётушка. Друг отца и, по совместительству, секундант поддерживал батюшку в седле, а верный Прокофий закричал на растерявшихся слуг: «Лекаря, скорее, остолопы!» Кто-то кинулся за лекарем, кто-то побежал за водою и корпией… Батюшка был ранен в руку, и рана не казалась опасной для жизни, — но он был бледен от боли и не шевелился. Его уложили в постель; подоспел лекарь, назначил перевязки и, успокоив встревоженных родных, отбыл восвояси. Рана быстро зажила; однако отец не встал ни через день, ни через неделю… Маменька и тётя полагали, что на отца, верно, навели порчу или проклятье; в доме затеплилась лампадки перед образами, запахло ладаном. Немало молебнов о здравии было заказано, немало молитв прочитано, но тщетно: отец не поправлялся. Павлуша раз двадцать собирался спросить батюшку об обстоятельствах роковой дуэли — и каждый раз, когда отец с деланной весёлостию расспрашивал его о занятиях, друзьях, давал советы или же рассказывал различные случаи своей юности — Павел просто не мог заговорить на эту тему, заставить отца снова переживать тот день.

Что же, пусть. Он справится сам.

— Ripete ancore, signore!.. Bravо!(3) — воскликнул маэстро. — Вы сегодня просто превзошли себя!

Сегодня будет тому ровно два года — и сегодня он исполнит свою клятву.

* * *

В зале ресторации играла музыка и носилась туда-сюда прислуга: вечер был в самом разгаре. Павел Алексеевич вошёл, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания; ему стоило немалых трудов ускользнуть незамеченным от бдительного ока Прокофия — тот, разузнав о его намерениях, разумеется, захотел бы помешать. Павел бросил половому монету и попросил проводить его за стол к господину Н., если тот присутствует нынче в зале. Слуга понимающе поклонился.

Благодаря ли многолетней ненависти или по другой причине, но Павлуша вовсе не так представлял себе смертельного врага. Ему казалось, господин Н. должен быть отвратителен наружностью, неряшлив, с злобно-хитрым выражением лица, красными, жирными щеками и бегающими глазками. Однако сидящий за столом человек имел благородные и даже красивые черты, крупный породистый нос, высокий лоб. Человек этот был бледен и хорошо сложён; когда Павел приблизился к нему, он привстал и вежливо поклонился.

— Прошу вас, сударь, — произнёс он, указывая на стул.

Павел Алексеевич поклонился в ответ.

— Я к вам писал, и благодарю, что откликнулись на мою просьбу. Однако же, сударь, любезное и дружеское общение меж нами неуместно, — отчеканил он. — Я сын господина К., — называя имя батюшки, Павел внимательно следил за реакцией собеседника.

Тот, к его удивлению, остался невозмутим.

— Так… Чем могу служить?

— Вы не понимаете? Мне не хотелось быть грубым — но если, сударь, вы и далее будете делать вид, что не ведаете, о чём речь, — я сочту, что у вас либо слишком короткая память, либо ваша репутация храбреца сильно приукрашена.

Господин Н. поднял брови и посмотрел Павлуше прямо в глаза.

— Не хотели быть грубым, однако тут же наговорили незнакомому человеку оскорблений. Вы пришли затеять ссору? Теряюсь в догадках, зачем вам это, уж не на спор ли?

— Вы смеётесь! — с негодованием воскликнул Павел. — Считаете меня вздорным мальчишкой? Так вот, я и вправду пришёл бросить вам вызов — вместо папеньки, который уже не может за себя постоять… благодаря вам.

— Вот оно что, — задумчиво произнёс Н. — А вам который год, позвольте узнать?

— Только что исполнилось семнадцать… Но это не имеет отношения к делу!

— Семнадцать, — пробормотал Н. — А ведёте себя, точно отрок, начитавшийся романов про рыцарей. Ну за что, скажите на милость, вы собираетесь мстить? За царапину, полученную вашим батюшкой два года назад?

— Прекратите! — крикнул Павел Алексеевич. — Вы не только трус, но ещё и лжец! У вас была честная дуэль, и отец победил, — но после вы нанесли ему предательский удар, из-за которого он больше не может ходить…

— Что? — удивился господин Н. — Кто наговорил вам всей этой чепухи, дорогой мальчик? Какой такой удар?

И в тот же миг лицо его обожгла пощёчина… Вокруг раздались выкрики, подбежал перепуганный хозяин. Господин Н. вскочил, отшвырнув стул, — однако Павел Алексеевич был уже на ногах и торжествующе улыбался.

— Теперь уж не отвертитесь, сударь! Я к вашим услугам, — и он положил руку на эфес шпаги. Н. сощурил на него глаза, в которых блеснул нехороший огонёк.

— Извольте обождать, — он кивнул кому-то в зале, подзывая к себе.