Вилла Гутенбрунн

Филипп присел на их любимый камень и решил ждать. Всё здесь было таким знакомым, всё напоминало о Дорофее, даже море и ветер, казалось, пахли так же, как её волосы. Он воображал, что вот-вот увидит её; вот сейчас она появится из-за той сосны… Не могла же она решить, что он не хочет её видеть! Нет, она придёт, она обязательно придёт.

Он просидел несколько часов: застывший от озноба, в мокрой от пота и солёных брызг рубашке. Он не отводил взгляд от моря и видел, как к берегу подплывает огромный трёхмачтовый корабль с белоснежными парусами. Корабль ставят на якорь, с него спускают шлюпку, которая летит к берегу, а вокруг играют миллионы солнечных брызг. Кто это там в шлюпке, высокий, стройный, смутно знакомый? Да это же его старый друг, Артамон, сын лавочника! Значит он всё-таки достиг своей мечты и стал капитаном? Он приветливо машет Филиппу рукой, приглашает его на свой великолепный корабль…

— Не могу, — громко отвечает Филипп. — Я бы очень хотел, но не могу. Я буду ждать здесь, пока не придёт девушка, которую я люблю.

Артамон понимающе кивает… Шлюпка уже близко, она утыкается носом в песок, Филипп встаёт, чтобы получше рассмотреть, каким стал его друг — и в этот миг на плечо его ложится нежная, сильная рука.

— Dorothée, ma ondine… — шепчет Филипп. — Ты пришла.

Он хочет схватить её руку и покрыть поцелуями — но порыв ветра налетает с такой силой, что швыряет Филиппа на песок. Доротею относит в сторону, точно пёрышко или тополиный пух. Филипп кидается за ней и замечает, как шлюпку и корабль скрывает гигантская волна; вот-вот она обрушится на берег. Филипп ищет глазами Дорофею: он не может потерять её снова, он больше никуда её не отпустит!

— Dorothée, Dorothée! — отчаянно кричит он.

Ледяная волна обрушивается на него, погребает под собой…

* * *

— Бредит опять… Да что же за напасть такая? — пробормотал чей-то голос. Филипп вздрогнул, когда холодная мокрая ткань опустилась на его лоб. Горло сдавливало тисками, казалось, он захлебнётся, если сделает глоток воды. Даже дышать было больно и тяжко.

— Говорил я папеньке этому, — сердито прогудел чей-то низкий начальственный голос. — Говорил, покой мальчику нужен. Вздумал, видишь ли, воспитывать, когда тот в жару лежит! Наговорил мальчишке глупостей, а я расхлёбывай теперь!

— Верно-с, — угодливо поддакнули в ответ. — Хорошо ещё, Ефимья наша как пошла бельё в саду вешать, так и наткнулась на них — а то не миновать бы им всю ночь в беспамятстве на холодной земле пролежать! Этак они и на тот свет бы отправились.

— Ты смотри же, глаз с него не спускай! А папаша этот как надумает войти, так сейчас меня зови! Не было же печали…

Протопали тяжелые шаги, и дверь тихо затворилась.

* * *

— Вот тут, барин, они и жили. — сын диакона Федька — десятилетний, смышлёный мальчик — подёргал калитку. — Уехали, я ж и говорю, что уехали. Я сам видал, как они с мамашей в баркас садились.

— Ты хорошо их знал? — с трудом разомкнул губы Филипп, разглядывая небольшой ладный домик, стоявший на отшибе. Филиппу пришлось потратить немало времени, чтобы объехать окрестности и найти хоть кого-то, кто знал Дорофею и её мать.

Федьку он встретил у церкви, недалеко от разлива; оказалось, этот востроглазый пострелёнок и был тем, кого Дорофея посылала с письмом.

— Как же она с тобой разговаривала? — спрашивал Филипп.

— А я грамоте знаю, — похвастался Федька. — Тятенька учил. Вот барышня мне всё писали на листочке. А больше они с мамашей ни с кем тут и не говорили.

— Как же они жили? Навещал их кто?

— Бывал один господин, редко. Вот он за ними давеча и приезжал.

— А кто же он такой? Родственник?

— Кто ж их знает? — пожал плечами Федька. — Барышня для нашей церкви бисером вышивала, я приходил, забирал. А сама она с попадьей не зналась и денег за работы не брала. Мамаша ихняя людей сторонилась и барышню никуда не пускала.

— Знаю… — выдавил Филипп. — А куда они отправились, в какую сторону?

— Вон куда, — мальчишка кивнул головой на противоположный берег залива, где сквозь туманную дымку угадывались очертания Кронштадта.

На миг безумная надежда вспыхнула в сердце Филиппа.

— Там будут жить? Барышня тебе не говорила?

— Как же она скажет? — засмеялся Федька. — Коли немая. Я вот слыхал, как мамаша говорила этому господину, чтобы проводил их на тот берег, а там они дальше сами тронутся.

Филипп опустил голову. Кто знает, куда мать увезёт Дорофею? При её нелюдимости и страхе за дочь ясно, что она не останется там, где он сможет их найти. Он так и не узнал, какая тайна скрывается в недрах этой семьи, почему мать Дорофеи так сторонится людей и кто этот таинственный «господин», которому всё же дозволено их навещать.

Но всё-таки, возможно, в Кронштадте отыщутся хоть какие-то следы или получится узнать имя того человека, что связан с ними. Филипп представил, как стыдно ему будет показаться на глаза Дорофее после того, что произошло, — если она вообще пожелает его видеть. Что он скажет ей?

И тут ему вдруг стало ясно, как он должен поступить. Он сделает то, что хочет и считает нужным — вопреки воле отца и мнению его драгоценного круга.

* * *