Вилла Гутенбрунн

— Ох, благодарствуйте, ваша милость, — говорил Прокофий господину Н., пока тот быстро и умело перевязывал его. — И прощения просим, ежели что не так… Да вот я виноват, не доглядел за барином молодым. Что бы мне, дурню старому, догадаться, что у него на уме было…

— Ничего, старик, не казнись. И рана, слава Богу, не опасна, и барин твой цел, — грубовато, но участливо отвечал ему Н.

Павлуша сидел на рыхлом снегу, тупо глядя прямо перед собой; после поединка он был в каком-то оцепенении. Даже когда один из секундантов подошёл осведомиться, не ранен ли он случаем, — Павлуша лишь безучастно покачал головою.

— Вы уж простите барина-то молодого, ваша милость, — говорил тем временем Прокофий. — Батюшка-то ихний про тот случай дома ничего не сказывали. Чай, совестно им было правду говорить — так, чтобы сынок не узнал, что дуэль честная была, а они сами с коня упали, лихостью своею хвастались. Вот Павел Алексеич и вбили в свою головушку… — дальше старик перешёл на шепот.

Павел не слушал их, он следил за синицею, прыгавшей с ветки на ветку. Что теперь будет с его честью, его мечтою прийти к папеньке и сказать: «Я отомстил за вас»? Из-за него чуть не погиб верный слуга; дуэль же кончилась ничем.

— Господин К.! — послышался голос Н. Он подошёл, глядя на него с необъяснимой приветливостью. — Надеюсь, сударь, вы не держите на меня зла, — и вашему почтенному батюшке я желаю скорейшего исцеления.

Павел вяло поклонился.

— Возьмите, сударь, вашу шпагу, — произнес он. — Это прекрасный клинок, но я его недостоин.

Н. покачал головой.

— Я буду признателен, если вы оставите её себе на память, — он протянул Павлуше руку. — Вы храбрый и честный юноша, я бы гордился таким сыном. А теперь помогите вашему Прокофию сесть на коня, да везите поосторожнее. А по дороге попросите его рассказать вам кое-что занимательное. И тогда, возможно, наша следующая встреча выйдет более дружеской.

Господин Н. подмигнул Прокофию и помог Павлу Алексеевичу подсадить его на лошадь.

***

1) Превосходно, синьор Паоло! Продолжаем! Держите шпагу мягко, но крепко…

2) Прекрасно, синьор!

3) Повторите ещё раз, синьор!..Браво!

Денька и Лепёш

Он был небольшой — величиной с детскую ладонь, а ещё зелёный и смешной. Его сделали из воздушного шарика, украшенного белыми рожицами. Этот шарик наполнили водой и крахмалом, к тому же Ден собственноручно разрисовал его смайликами. Получилась игрушка, которую было очень приятно держать и мять в руках. Из-за того, что она был очень мягкой, Ден называл её Лепёшкой или Лепёшем.

Сначала Ден просто играл с ним. Потом ему захотелось покидать Лепёша на пол, как мячик. А вскоре Ден совсем разошёлся — как и многие пятилетние дети, если их не останавливают — и принялся пинать Лепёша ногами, гонять его по полу, потом попытался наступить на него…

— Денька, не обижай Лепёшку, — попросила мама. — Он же резиновый. Ты его раздавишь, он может лопнуть.

— Не может, — возразил Ден. — И вообще, ему нравится, когда его пинают и бросают.

— Почему ты так думаешь? Это никому не нравится, — сказала мама.

— Я его спрашивал, и он мне сказал, что ему нравится! — заявил Ден. — И вообще, это же я сам его сделал. Мне лучше знать, что ему нравится, а что нет.

Вообще-то Ден вовсе не был злым или жестоким мальчиком, скорее, наоборот: ему не нравилось никого обижать, и он хотел бы, чтобы всем было хорошо. Но иногда, в такие вот моменты, когда взрослые просили его перестать что-то делать, на него находил непонятный приступ упрямства. И только поэтому Ден начинал возражать.

Он снова стал бросать Лепёша об пол изо всех сил.

— Перестань, пожалуйста, — мама говорила уже строго. — Ты же сам расстроишься, если Лепёш сломается, зачем ты это делаешь?

— Хочу, и всё! — отрезал Ден. — И вообще, я тебе сказал, что ему это нравится.

Мама ещё несколько раз повторила свою просьбу — однако Ден продолжал упрямиться. Разумеется, мама знала, что её Ден — добрый, ласковый мальчик; что стоит ей только сесть рядом с ним, обнять, мягко и спокойно поговорить — и он, конечно, послушается, как это обычно случалось. Ден всегда был внимателен к ней и не хотел огорчать. Но, увы — мама хоть и была давно уже взрослой, в ней порой тоже просыпалась упрямая маленькая девочка, которая обязательно стояла на своём. Вот, например, она с детства ненавидела, когда кто-то бьёт и обижает слабого, неважно — будь то животное, другой ребёнок или игрушка; и, вместо того чтобы поговорить с обидчиком или позвать взрослых, она сама бросалась в драку. Потом её, разумеется, бранили и стыдили за такое поведение, ей говорили, что хорошие девочки не дерутся. Но это чувство было сильнее рассудка, и даже повзрослев, она не всегда могла с собой справиться. Сейчас мама видела, что её мальчик выступает в роли обидчика, мучает беззащитную игрушку — и ею овладел гнев, хотя в душе она прекрасно понимала, что должна быть мудрее.

— Ден, сейчас же прекрати! — воскликнула мама. — Прекрати, иначе я не расскажу тебе сказку на ночь, не помогу раздеться и не поцелую! Будешь укладываться сам, как хочешь, раз ты так себя ведёшь.