Затмъ онъ выпроводилъ своего невольника изъ комнаты тремя безжалостными пинками, послдній изъ которыхъ чуть не заставилъ бднягу скатиться внизъ головой съ лстницы. Чемберсъ, прихрамывая и вытирая глаза разодраннымъ рукавомъ ветхой своей курти, спускался уже въ сни, когда Томъ крикнулъ ему вслдъ:
— Пришли ее сюда!
Запыхавшись отъ только-что продланнаго сильнаго моціона, онъ разлегся опять на диванъ и, разсуждая вслухъ самъ съ собою, проговорилъ:
— Этотъ скотъ явился какъ разъ во время. Я былъ полонъ до краевъ мыслями самаго мрачнаго свойства и мн не на комъ было сорвать сердце. Теперь я чувствую себя гораздо свже и лучше!
Въ это мгновеніе вошла мать Тома. Она заперла за собой двери и подошла къ своему сыну съ самымъ раболпнымъ молящимъ смиреніемъ, какое только можетъ придать словамъ и поступкамъ человка, выросшаго въ невол, совмстное дйствіе страха и надежды. Остановившись въ полутора шагахъ отъ Тома, она позволила себ выразить двумя или тремя восклицаніями свой восторгъ по поводу его красоты и роста. Томъ, въ свою очередь, подложилъ руку подъ голову и закинулъ одну ногу на спинку софы, съ умышленнымъ намреніемъ придать себ видъ полнйшаго равнодушія.
— Милосердый Боже, какъ вы выросли, мой голубчикъ! Ей Богу, я не узнала бы васъ теперь, баринъ, еслибъ встртила васъ на улиц! Право слово, не узнала бы! Поглядите-ка на меня хорошенько! Вы вспоминаете вдь, надюсь, вашу Рокси, прежнюю вашу невольницу, которая вскормила васъ, голубчикъ, собственной грудью? Ну, вотъ, теперь я могу лечь въ могилу и умереть съ миромъ, такъ какъ собственными глазами видла…
— Выражайся покороче, что именно теб нужво?
— Вотъ какъ! Вижу, что вы, баринъ, остались совершенно такимъ же, какимъ были прежде, когда такъ весело шутили со старой вашей кормилицей! Я очутилась теперь на берегу…
— Говорятъ теб, выражайся короче и убирайся отсюда прочь! Что теб отъ меня надо?
Такого рода пріемъ былъ для Роксаны горькимъ разочарованіемъ. Она въ продолженіе столькихъ уже дней питала, ласкала и услаждала себя мыслью о радости, которую долженъ былъ испытать Томъ при свиданіи со старой своей кормилицей, что была бы осчастливлена до мозга костей самымъ пустячнымъ добрымъ его словечкомъ. Ему пришлось оборвать ее дважды, дабы она убдилась, что онъ не шутитъ и что дивная, чарующая ея мечта была только безумнымъ самообманомъ материнской ея любви. Мечта эта оказывалась прискорбною иллюзіей, долженствовавшей рушиться при первомъ же столкновеніи съ суровой дйствительностью. Роксану ударило словно ножемъ въ сердце. Ей было до такой степени совстно передъ самой собою, что съ минуту она находилась въ нершимости, словно не зная хорошенько, что именно слдуетъ ей сказать и сдлать. Затмъ грудь ея начала тяжело колыхаться, слезы выступили у нея на глаза и она, въ безнадежномъ своемъ гор, сдлала инстинктивно попытку осуществить другую свою мечту, обратившись къ состраданію своего сына. Подчиняясь первому импульсу, она обратилась къ Тому съ просьбою:
— Ахъ, дорогой мой баринъ Томъ, бдной вашей бывшей кормилиц совсмъ не везло за послдніе нсколько дней, а въ довершеніе всего руки у нея разболлись такъ, что она не въ силахъ работать. Если бы вы могли дать мн хоть одинъ долларъ, маленькій серебряный долларъ…
Томъ такъ проворно вскочилъ на ноги, что просительница, очевидно, не ожидавшая, что ея мольбы произведутъ такое сильное впечатлніе, сама невольно подпрыгнула отъ изумленія.
— Ты хочешь получить отъ меня долларъ? Ты не шутя это хочешь? Нтъ, сударушка, я скоре тебя придушу! Неужели ты осмлилась явиться сюда съ такимъ умысломъ? Отвчай мн скоре, что теб здсь отъ меня понадобилось?
Роксана потихоньку направилась къ дверямъ. На половин дороги, однако, она остановилась и грустно промолвила:
— Молодой баринъ, я кормила васъ собственной грудью съ самаго дня вашего рожденія и воспитала васъ почти до того времени, когда вы изъ мальчика обратились въ молодого человка. Теперь вы молоды и богаты, а я состарлась и впала въ нищету. Вотъ я и пришла сюда, думая что вы поможете бывшей вашей кормилиц какъ-нибудь перейти недалекое разстояніе, отдляющее ее еще отъ могилы и…
Тонъ, которымъ говорила теперь Роксана, былъ для Тома еще непріятне нжной восторженности предшествовавшихъ ея рчей, такъ какъ начиналъ пробуждать нчто врод отголоска въ его собственной совсти. Прервавъ просительницу, Томъ Дрисколль безъ всякой суровости, но тмъ не мене ршительно объявилъ, что не иметъ средствъ ей помочь, и предложилъ вообще не разсчитывать на его помощь.
— Такъ что я никогда и ни въ какомъ случа не должна надяться, что вамъ угодно будетъ хоть сколько-нибудь мн пособить, сударь?
— Никогда и ни въ какомъ случа! Убирайся теперь отсюда и не надодай мн больше твоими посщеніями!