Вильсон Мякинная голова

Самымъ именитымъ его гражданиномъ былъ Іоркъ Ланкастеръ Дрисколль, мужчина лтъ сорока, состоявшій судьею мстнаго графства. Онъ очень гордился своимъ происхожденіемъ отъ прежнихъ виргинцевъ и слдовалъ традиціямъ предковъ не только по отношенію къ гостепріимству, но также и въ величественной аристократической холодности обращенія. На самомъ дл это было превосходнйшій человкъ, справедливый и великодушный. Единственнымъ религіознымъ его убжденіемъ являлось сознаніе долга вести себя всегда и во всхъ случаяхъ, какъ подобаетъ безукоризненному джентльмену и онъ никогда не уклонялся ни на волосъ отъ этого долга. Не только во всемъ город, но и во всемъ графств его почитали, уважали и любили. Онъ обладалъ хорошимъ состояніемъ, которое къ тому же съ года на годъ все боле возрастало. Онъ и его жена чувствовали себя, однако, не совсмъ счастливыми, такъ какъ у нихъ дтей не было. Желаніе заручиться такимъ сокровищемъ, какъ ребенокъ, становилось у нихъ все сильне по мр того, какъ годы уходили. Имъ не суждено было, однако, сподобиться такого счастья.

Вмст съ этой четою жила овдоввшая сестра почтеннаго судьи Рахиль Праттъ. Вдовушка эта осталась тоже бездтной, о чемъ до чрезвычайности скорбла и никакъ не могла утшиться. Сестра судьи и его жена были простодушными добрыми женщинами, исполнявшими свой долгъ. Наградой за это являлись для нихъ чистая совсть и общее одобреніе согражданъ. Он были пресвитеріанки, а самъ судья признавалъ себя свободнымъ мыслителемъ.

Адвокатъ и холостякъ, Пемброкъ Говардъ, былъ тоже стариннымъ аристократомъ, который могъ доказать свое происхожденіе отъ первыхъ поселенцевъ въ Виргиніи. Это человкъ лтъ подъ сорокъ, и благородный, вжливый, безстрашный и величественный джентльмэнъ, удовлетворявшій самымъ строгимъ требованіямъ виргинскаго аристократическаго кодекса, и благочестивйшій пресвитеріанецъ, считался авторитетомъ по части законовъ чести. Еслибъ какое его слово или поступокъ казались вамъ почему-либо подозрительными или же сомнительными, онъ охотно далъ бы вамъ во всякое время удовлетвореніе на пол чести какимъ угодно оружіемъ по вашему выбору, начиная съ боевой скиры и оканчивая пушкою любого образца. Онъ пользовался большою популярностью и былъ задушевнымъ пріятелемъ судьи. Кром нихъ въ город жилъ еще крупный и вліятельный представитель старинной виргинской аристократіи, полковникъ Сесиль Бурлейгъ Эссексъ, который, впрочемъ, до насъ, собственно говоря, не касается.

Родной братъ судьи, Перси Нортумберлэндъ Дрисколль, оказывался на пять лтъ его моложе. Онъ былъ человкъ женатый и обзавелся нсколькими ребятишками, но корь, крупъ и скарлатина производили на нихъ нападенія еще въ раннемъ дтств, доставляя мстному врачу благопріятный случай примнять допотопные его способы леченія, при помощи которыхъ вс дтскія колыбельки опустли. Перси Дрисколлъ былъ человкъ состоятельный и хорошій длецъ, такъ что его состояніе быстро возрастало. Перваго февраля 1830 г. у него въ дом родилось два мальчика: одинъ у его жены, а другой у двушки невольницы, Роксаны, которой исполнилось всего только двадцать лтъ. Она встала въ тотъ же день, такъ какъ залеживаться ей не полагалось. Работы для нея нашлось по уши, потому что она должна была кормить грудью обоихъ младенцевъ.

Супруга Перси Дрисколля скончалась черезъ недлю посл родовъ и дти остались на рукахъ у Рокси. Она воспитывала ихъ по собственному усмотрнію, такъ какъ ея хозяинъ, занявшись дловыми спекуляціями, никогда не заглядывалъ въ дтскую.

Въ этомъ самомъ феврал мсяц Даусонова пристань пріобрла новаго гражданина въ лиц Давида Вильсона, молодого человка, предки котораго были выходцы изъ Шотландіи. Самъ онъ родился въ Нью-Іоркскомъ штат и прибылъ въ отдаленную отъ своей родины мстность въ надежд составить себ карьеру. Этотъ двадцатипятилтій молодой человкъ окончилъ сперва курсъ въ коллегіи, а затмъ занимался юридическими науками въ Восточной школ Правовднія и года два тому назадъ успшно сдалъ выпускной экзаменъ.

Простоватое его лицо, усянное веснушками и обрамленное волосами желтаго цвта, озарялось умными темносиними глазами, которые свтились искренностью и дружескимъ чувствомъ товарищества. Они способны были также иногда подмигивать съ веселымъ юморомъ. Если бы у Давида Вильсона не вырвалось одного злополучнаго словца, то онъ, безъ сомннія, сразу же сдлалъ бы блестящую карьеру на Даусоновской пристани. Роковое словцо сорвалось, однако, съ устъ молодого адвоката въ первый же день по прибытіи его въ городокъ и скомпрометировало его въ конецъ. Только-что онъ усплъ познакомиться съ группою горожанъ, когда запертая гд-то собака принялась лаять, ворчать и выть. Поведеніе этого невидимаго пса оказывалось до такой степени непріятнымъ, что молодой Вильсонъ позволилъ себ замтить, словно разсуждая вслухъ съ самимъ собою:

— Какъ жаль, что мн не принадлежитъ хоть половина этой собаки!

— Почему именно? — освдомился кто-то изъ горожанъ.

— Потому что я бы убилъ тогда свою половину.