Винный сноб

Однако я обнаружила, что энологическое мастерство – довольно скользкая тема. Я видела, как конкретные ожидания искажают наше восприятие, и неоднократно являлась свидетелем того, что главную роль в настройке наших чувств играет мозг. Хотя поначалу я задумывалась о существовании суперчувствительных носов и языков, сомневаться больше не приходилось: самые знающие сомелье вовсе не обладают особыми физическими данными, т. е. у них не в десять раз больше вкусовых сосочков, чем у обычных людей, и нет тысяч дополнительных генов обонятельных рецепторов. Их уникальные способности объясняются особенностями обработки сенсорной информации. Они более интенсивно воспринимают и анализируют все вкусы и ароматы, и этот фильтр все меняет.

В моих поисках энологического мастерства оставался последний рубеж – мозг. Ученые установили, чем мозг профессионального энофила отличается от мозга обычного человека. Пришло время выяснить, к какой из этих двух категорий относился мой.

* * *

Получить изображения своего мозга не так просто, как кажется, и я с удивлением узнала, что без разрешения не могу заглянуть даже в собственную голову. В результате плотного общения с учеными от Стокгольма до Чикаго я, наконец, смогла попасть внутрь аппарата фМРТ в рамках одного уже начатого исследования в области вкусовых ощущений. Руководил им профессор Ён-Ан Чонг из госпиталя святой Марии в южно-корейском – да-да! – городе Инчхоне. Сын-Чхик Ю, старший преподаватель радиологии в Гарвардской медицинской школе, часто сотрудничавший с командой госпиталя святой Марии, тщательно просмотрел протоколы предыдущих исследований с участием сомелье, и Ён-Ан согласился максимально воспроизвести их формат, чтобы помочь мне в этой финальной слепой дегустации. Я полетела в Южную Корею на встречу с жизнерадостным и неутомимо любознательным Сын-Чхиком, чьи исследования варьировались от моделирования кожи на трехмерном принтере до подключения крысиного мозга к человеческому, чтобы проверить возможность управления животным посредством мыслей. Сын-Чхик рассказал, что загорелся страстью к биомедицине еще в детстве, когда увидел искусственное сердце на обложке Time. «Эта картинка возбудила какие-то центры в моей лимбической системе», – сказал он (как я позже узнала, лимбическая система – это часть мозга, отвечающая за наши эмоции и мотивацию). Приглашая меня на ланч, он предложил: «Давайте скормим своему мозгу немного глюкозы». Так что для меня он был идеальным помощником.

Сын-Чхик провел меня через парковку госпиталя святой Марии, где между автомобилями сновали пациенты – прямо в пижамах и с капельницами. Мы спустились в помещение, расположенное на цокольном этаже. Там меня уложили на узкую пластмассовую скамью, заезжавшую внутрь аппарата фМРТ. Наверное, я заметно нервничала, потому что Сын-Чхик заверил меня, что не стоит бояться низкого гудения магнитов, и рассказал, что парочка его знакомых аспирантов использовала этот звук в своих музыкальных композициях.

Я действительно нервничала, но не из-за хищного гула и постукиваний томографа. Меня беспокоила прежде всего собственная нервозность. Группа мужчин в белых халатах собиралась заглянуть в мою голову, и мне было не по себе от того, что перед ними во всей красе предстанет мое беспокойство, которое и в хорошие-то дни зашкаливает. Но больше всего меня пугало то, что после года интенсивного, изматывающего и самозабвенного обучения мозг сейчас подведет меня и покажет себя дилетантом и бездарным тупицей.

Я закрыла глаза и, сжав зубами резиновую трубку, попыталась очистить сознание от мыслей. Сын-Чхик и его коллеги сканировали меня, пока я «катала» во рту и глотала разные образцы вина, затем просканировали мозг контрольного пациента – обыкновенной любительницы вина моего пола и примерно такого же возраста, – пока она точно так же «жевала» во рту и проглатывала вино. Как и участники прошлых экспериментов, мы обе отвечали на несколько вопросов по каждому образцу вина. Ученые из госпиталя святой Марии пообещали обработать данные и сравнить активность моего мозга с активностью мозга контрольного пациента.

Через несколько недель Сын-Чхик сообщил, что результаты готовы, и я примчалась в его бостонский офис. Когда я приехала, он усадил меня на соседний стул и принялся нажимать кнопки на клавиатуре, отыскивая мои файлы. На экране возникло ужасающее изображение моей собственной безволосой, отделенной от туловища головы, вращающейся на сером фоне – дармовой кошмарик от великодушного томографа. «Что бы они там ни обнаружили, могло быть и хуже: твоя голова хотя бы по-прежнему на месте», – подумала я.