Винный сноб

Я попробовала образцы, которые Леи предлагала своим дегустаторам. Они навевали мысли о супермаркете. Вкус напоминал черничные смузи с водкой и шоколадным сиропом. Но я старалась судить без предвзятости. «Весь смак в цене, – напомнила я себе. – Не будь таким снобом». Второй глоток не раскрыл никаких новых ароматов. Вина были насыщенными, сиропно-сладкими и тяжелыми.

В этом смысле они вполне соответствовали вкусам аудитории коммерческих и мастижных вин, которая обычно предпочитает сладкие напитки с фруктовыми ароматами без лишней терпкости, горечи и сложности. По той же причине данные образцы являли собой полную противоположность тому, что знаток вин счел бы «хорошим». Мне вспомнился случай во время слепой дегустации, когда одна сомелье из Jean-Georges с ужасом описывала свадебное торжество, на котором подавали вина Беринджер.

– Мы с моим другом рискнули попробовать шардоне. Нас чуть не стошнило, – жаловалась она под аккомпанемент сочувствующих кивков. – Пришлось пить скотч и содовую.

Вина Леи были так же похожи на так любимые Морганом землистые Руссо за 1200 долларов, как батончик Snickers – на жаркое из перепелов.

Хотя Морган вряд ли согласился бы глотнуть какого-нибудь из образцов Леи, принцип изготовления вин «обратным путем от потребителя» позволил людям по-новому наслаждаться вином. В 2007 году лишь редкая бутылка типа Следжхаммер была способна набрать минимальное количество баллов, которое Tragon считает необходимым для выживания продукта на рынке. Потребители неохотно покупали эти вина, оценивая их не выше, чем шпинат с замороженным горошком. Терпимо, но добавки не надо, спасибо. Сегодня, когда вина категории масс-маркет стали значительно больше соответствовать вкусам потребителей, они получают от дегустационных групп стабильно высокие оценки на уровне дорогих марок мороженого вроде Haagen-Daz. «Возрастающее качество делает наши вина такими, что их становится возможным любить, – сказала Ребекка. – На слепых дегустациях потребителям они очень нравятся». Чтобы получать удовольствие от высококислотных, вяжущих бордоских вин, нужен развитый вкус. А Йеллоу Тэйл или Следжхаммер с их насыщенными фруктовыми нотами и сладким послевкусием более привычны многочисленным любителям пряного тыквенного латте и сокосодержащих напитков. Люди вроде Леи и Ребекки говорят: «В первый раз ты купишь вино благодаря маркетингу. Во второй – благодаря сенсорике». (Однако к люксовым продуктам, по словам Джона Торнгейта из отдела сенсорного анализа в Constellation Brands, такая логика не применима. Их поклонники совершенно нерациональны: «Те, кто пьет Скримин Игл (всего какая-то тысяча долларов за бутылку), будут пить его, даже если им невкусно – потому что оно повышает их самооценку».)

Но я так и не получила четкого и однозначного ответа на вопрос о качестве. Получается, что, в нарушение всех законов логики, «плохое» вино – это вино, вкус которого хорош. Во всяком случае, для значительной части употребляющих вино.

Производители вроде Treasury пользуются гораздо более простым определением качества, чем Роберт Паркер и Совет мастеров сомелье: вино хорошее, если оно многим нравится, и для этого необязательно что-то знать о сбалансированности или долготе. Да, они дорабатывают натуральное сырье, но только ради потребителя, чтобы ему было вкусно, чтобы он мог наслаждаться этим вином без руководства по эксплуатации. И что здесь плохого? В музыке, моде, кинематографе и живописи параллельно существуют разные направления, простое и высокое умудряются мирно уживаться друг с другом. Феликсу Мендельсону не место на рейве, но и к алтарю никто не захочет идти под звуки Wrecking Ball Майли Сайрус.