Винный сноб

Приземляясь в Нью-Йорке, я чувствовала, что теперь лучше понимаю сомелье, выдавливавших из себя невразумительные ответы на мои назойливые вопросы о том, как отличить хорошее вино от плохого. Похоже, единственно верного критерия качества не существует. Но мне все равно нужен был какой-нибудь ориентир, стандарт – хотя бы для себя. Цена, химический состав, «эстетическая система» критиков – все эти критерии казались слишком узкими, имели очевидные недостатки. И я не была готова признать, что качество вина определяется способом его изготовления, как не могла согласиться и с тем, что каждая песня Beatles прекрасна только потому, что это песня Beatles. Мне казалось, что ответ на вопрос о качестве вина так или иначе должен быть связан непосредственно с моментом его употребления. Я понимала, что вина Леи и попробованное мною Шато Д^тИкем относятся к совершенно разным лигам. Даже мои друзья, не знавшие, что шираз и сира – это одно и то же, с легкостью отличали коммерческое вино от изготовленного естественным путем. Однажды я пришла к кому-то в гости с двумя бутылками австралийского шираза – Йеллоу Тэйл за 7,99 доллара и экологического Джаума за 39,99 доллара. Я перелила их в декантеры, чтобы никто не видел этикетки. Людям хватало ровно одного глотка Йеллоу Тэйл, чтобы больше к нему не притрагиваться.

– Кажется, ты уничтожила мой суперчувствительный язык, – пожаловался Мэтт.

Я не сомневалась, что существует огромная разница. Только не могла сформулировать ее словами.

Под влиянием внезапного порыва я написала электронное письмо Полу Грико. Он был самопровозглашенным Повелителем Рислинга в Нью-Йорке и совладельцем сети винных баров Terroir, в одном из которых Морган в первый раз угощал меня выпивкой. Несмотря на солидную карьеру в ряде самых престижных ресторанов Манхэттена, Пол имел репутацию чудака. За спиной его называли сумасшедшим (в хорошем смысле). Он руководствовался собственными правилами подачи и употребления вина. Раз уж традиционалисты винного мира не смогли помочь мне разгадать секрет качества, оставалась надежда только на этого бунтаря.

У Пола были стойкие убеждения касательно вина, и он готов был пытать своих клиентов, лишь бы быть услышанным. Пол изводил посетителей Terroir в Марри-Хилл музыкой Black Sabbath и Motorhead в «понедельники хэви-метала» – еженедельные тематические вечера, посвященные винам, изготовленным в регионах с высоким содержанием металлов в почве. Всем, кто допоздна задерживался в его заведении, он клеил временные татуировки винной тематики. Винная карта Terroir, которую Пол величал Книгой, состояла из 61 потрепанной временем страницы с одами и дифирамбами. Скорее манифест, чем перечень ассортимента напитков, – совершенно нечитаемый и непостижимый, причем намеренно. Как Пол однажды с гордостью заявил, его Книга «демонстрирует гостям средний палец». Он объявил «лето рислинга» в честь, по его убеждению, незаслуженно оклеветанной парии среди сортов винограда и три года подряд в летний сезон отказывался продавать любое белое вино, кроме рислинга. Хотите совиньон-блан? К черту, вот вам рислинг. Хотите шардоне? Пес с ним, попробуйте вот этот рислинг. Посетители разворачивались и уходили. Деловой партнер Пола (уже бывший) устроил скандал. Но Пол считал, что несколько клиентов – малая жертва ради распространения благой вести о рислинге. Больше всего мне нравилось в этом человеке то, что, к вящему ужасу всех винных снобов, в винной карте Пола дрянное Блю Нан из супермаркета соседствовало с Сассикайей за 1900 долларов. А рядом для равновесия – несколько вин в картонных пакетах. Как человек, пришедший к выводу, что не существует четкого объективного критерия для определения «хорошего» вина, я с уважением отнеслась к тому, что Пол не воротил нос от всех «плохих» вин. Блю Нан ему не нравилось. Но он ценил его историческую ценность, поскольку именно это вино познакомило американцев с таким сортом винограда, как «рислинг», и впоследствии так же успешно от него отвернуло.

Когда я встретила Пола в Terroir в Трайбеке – в баре, напоминающем очень модную и уютную темницу, – он выглядел несколько взвинченным. Тонкая полоска усов повторяла линию его верхней губы – такой узкой, словно ее нарисовали фломастером, а жидкая черная бородка струилась на грудь, подобно испанскому мху.

Даже если собеседник с ним соглашается, Пол разговаривает так, словно все время спорит. Мы быстро установили, что нам обоим нет никакого дела до пафоса, с которым принято подавать бокал сансерского. Но он все равно продолжал на меня кричать.

– Это всего лишь чертов виноградный сок со спиртом! Напиток для удовольствия! Ни больше ни меньше! – громыхал он. – Ты должна рассказать всему миру, что сомелье, букеты, дегустации – чушь собачья!.. Такая сосредоточенность на деталях, сколько разговоров, тренировок, самомнения – но мы ни черта не сделали для того, чтобы люди пили! Больше! Вина!

Мы сидели на высоких барных стульях, и с каждым словом Пол впечатывал ладони в столешницу:

– Пили!

Хлоп.

– Больше!

Хлоп.

– Вина!

Хлоп.