Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи

Усталость от долгого путешествия вкупе с выпитым крепким вином должны были тут же меня усыпить. Но хотя я лежал в темноте, плотно закрыв глаза, мне не удавалось отогнать злые тени, черных могильных червей, которых напустил на меня этот старый дом. Невообразимые и отвратительные создания нацеливались на меня грязными когтями, оплетали зловонными кольцами, а я бессчетными часами лежал, уставившись на серый квадрат окна, за которым бушевал ветер. Стук дождя, вздохи и стенания ветра сливались в тоскливое бормотание полувнятных голосов, плетущих заговор против моего покоя и злобно вышептывающих безымянные секреты на демонском языке.

Наконец, когда ночь длилась как будто уже годы, буря замерла, и я перестал слышать неясные голоса. На фоне черной стены слабо светилось окно, и ужасы моей всенощной бессонницы вроде бы отчасти отступили, но благодати сна это не принесло. Я понял, что воцарилась полная тишина, а затем в этой тишине услышал странный и страшный тихий звук, чей источник и причина много минут оставались для меня загадкой.

Порой звук был далеким и приглушенным, затем он, казалось, приближался, раздаваясь словно бы из соседней комнаты. Он стал напоминать мне царапанье, словно когти зверя скребли по твердому дереву. Сев в постели и внимательно прислушавшись, я с новым витком ужаса осознал, что звук доносится со стороны зарешеченной комнаты. Его сопровождало странное эхо, затем он стал почти неслышным и вдруг на какое-то время прекратился. В этом промежутке я услышал стон – так мог застонать человек от сильной боли или страха. Ошибки быть не могло: стон шел из покоев сэра Джона Тремота, и насчет источника царапанья я тоже больше не сомневался.

Стон не повторялся, но проклятые когти заскребли снова, и это продолжалось до рассвета. Затем, словно существо, издававшее звук, вело строго ночную жизнь, тихий скрежет стих и больше не возобновился. В тоскливом предвкушении, свойственном ночным кошмарам, одурев от усталости и недосыпа, я вслушивался, до предела напрягая уши. С прекращением звука, на бледной сизой заре, я соскользнул в глубокий сон, которому больше не могли помешать невнятные бесформенные призраки старого дома.

Меня разбудил громкий стук в дверь – стук, который я даже спросонья опознал как требовательный и торопливый. Должно быть, близился полдень, и, охваченный чувством вины за то, что так беззастенчиво проспал, я ринулся открывать дверь. За ней стоял старый слуга Харпер, и по его дрожи и убитому горем виду я еще прежде, чем он заговорил, понял, что произошло нечто ужасное.

– С прискорбием сообщаю вам, – продребезжал он, – что сэр Джон скончался. Он не ответил на мой стук, и я осмелился войти к нему в комнату. Должно быть, он умер рано утром.

Невыразимо пораженный этим объявлением, я вспомнил единственный стон, который услышал в серый предутренний час. Вероятно, в тот самый миг хозяин дома умирал. Я вспомнил и мерзостное кошмарное царапанье. Я неизбежно задумался, не был ли стон вызван страхом наряду с физической болью. Быть может, напряжение и тревога, с которыми сэр Джон прислушивался к этому гнусному звуку, приблизили последний пароксизм его болезни? Я не мог быть ни в чем уверен, но мой ум кишел жуткими догадками.

С бесполезной учтивостью, принятой в таких случаях, я постарался выразить престарелому слуге соболезнования и предложил посильную помощь в организации формальностей, касающихся останков его хозяина. В доме не было телефона, и я вызвался найти доктора, который осмотрит тело и подпишет свидетельство о смерти. Старик явно почувствовал огромное облегчение и благодарность.

– Спасибо вам, сэр, – горячо ответил он и добавил, словно объясняясь: – Я не хочу оставлять сэра Джона, я обещал неотрывно следить за его телом.

И он заговорил о том, что сэр Джон желал подвергнуться кремации. Судя по всему, баронет оставил четкие инструкции: на холме за домом следует сложить костер из плавника, сжечь в этом костре его останки, а пепел развеять на полях имения. Выполнить эти указания слуге было велено как можно скорее после смерти сэра Джона. На церемонии не должно быть никого, кроме Харпера и тех, кого наймут нести гроб, а ближайших родственников сэра Джона (ни один из которых не жил поблизости) не следует извещать о его кончине, пока все не будет завершено.

Я отказался от предложения Харпера приготовить мне завтрак, сказав, что поем в соседней деревне. В его поведении сквозила странная неловкость, и с мыслями и чувствами, которым нет места в этом повествовании, я понял, что начинать обещанное бдение над телом сэра Джона он опасается.

Подробный рассказ о вечере похорон был бы утомительным и ненужным. С моря снова накатил густой туман, и ближайший городок я искал, пробираясь почти на ощупь сквозь отсыревший, но ирреальный мир. Я успешно нашел доктора, а также людей, которые согласились сложить костер и нести гроб. Везде меня встречали странным безмолвием: никто, казалось, не хотел ни комментировать смерть сэра Джона, ни говорить о мрачной легенде, окружавшей Тремот-холл.