Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи

Однако я ошибся, ибо вошедший был не кто иной, как сам сэр Джон Тремот. Высокая, слегка сутулая фигура и лицо, покрытое морщинами так, словно его разъела кислота, были отмечены достоинством, которое, казалось, торжествовало над разрушениями, причиненными смертной скорбью и болезнью. Почему-то (хотя можно было вычислить его возраст) я ждал, что он окажется стариком, но он едва ли перевалил за границу средних лет. Трупная бледность и слабая, неверная походка объяснялись каким-то смертельным недугом.

Он обратился ко мне чрезвычайно вежливо и даже учтиво. Но голос выдавал человека, для которого человеческое общение и обычаи давно стали бессмысленной формальностью.

– Харпер сказал, что вы сын моего старого школьного друга Артура Челдейна, – сказал он. – Прошу вас, не пренебрегайте тем скудным гостеприимством, которое я в силах вам оказать. Я много лет не принимал гостей, и, боюсь, вы найдете поместье унылым, мрачным и решите, что я равнодушный хозяин. Тем не менее вы должны остаться хотя бы на ночь. Харпер ушел готовить нам с вами ужин.

– Вы очень добры, – отвечал я. – Однако я боюсь, что помешаю вам. Если…

– Вовсе нет, – твердо возразил он. – Вы должны остаться у меня в гостях. До ближайшей гостиницы многие мили, а туман превращается в проливной дождь. На самом деле я рад принять вас. За ужином вы расскажете мне все о вашем отце и о себе самом. А пока что я попробую найти для вас комнату. Прошу, идемте со мной.

Мы поднялись на второй этаж, и он повел меня по длинному коридору с потолочными балками и панелями старого дуба. Мы миновали несколько дверей, – несомненно, они вели в спальни. Все были закрыты, а одна укреплена железной решеткой, толстой и зловещей, как в тюремной камере. Я, разумеется, предположил, что там и держали чудовищного ребенка, и задумался, жив ли еще уродец, ведь прошло лет тридцать. Как, надо полагать, безмерно, ужасающе далек от человеческого образа он был, раз его понадобилось срочно укрывать от посторонних взглядов! И какие особенности его дальнейшего развития могли потребовать массивных решеток на дубовой двери, которая сама по себе способна выдержать атаку любого обычного человека или зверя?

Даже не взглянув на дверь, мой хозяин прошел дальше; свеча в его слабых пальцах почти не дрожала. Я двигался за ним, и тут мои размышления внезапно прервал душераздирающий громкий крик, шедший, судя по всему, из-за зарешеченной двери. Долгий, нарастающий вопль, вначале очень низкий, будто заглушенный могилой голос демона; затем, пройдя несколько отвратительных стадий, он поднялся до пронзительной ненасытной ярости, словно демон выбрался из подземелья на поверхность. То не был ни человеческий, ни звериный вопль – он звучал абсолютно противоестественно, адски, макабрически, и я содрогнулся от нестерпимого ужаса, который не исчез, когда голос демона, достигнув кульминации, стал постепенно стихать и вернулся к глубокой гробовой тишине.

Сэр Джон с виду не обратил никакого внимания на этот ужасный звук, но продолжил путь, пошатываясь не больше обычного. Он дошел до конца коридора и теперь медлил перед второй комнатой после заколоченной двери.

– Я предоставлю вам эту комнату, – сказал он. – Она рядом с той, что занимаю я.

Говоря это, он не повернул ко мне лица, а его голос был неестественно ровным и сдержанным. Снова содрогнувшись, я сообразил, что комната, которую он обозначил как свою, соседствует с той, откуда доносились страшные завывания.

Покои, куда он меня привел, несомненно, пустовали годами. Воздух был стылым, спертым, нездоровым, все было пропитано затхлостью, а на древней мебели осели неизбежные украшения в виде пыли и паутины. Сэр Джон принялся извиняться:

– Я не знал, что комната в таком состоянии. После ужина пришлю Харпера, он тут приберется, вытрет пыль и постелет свежее белье.

Я стал возражать, довольно вяло, что извиняться ему нет нужды. Сиротливое одиночество и обветшание старого особняка, годы и десятилетия прозябающего в запустении, и такая же заброшенность его хозяина произвели на меня удручающее впечатление. И я не осмелился сверх меры размышлять о страшной тайне зарешеченной комнаты и адского воя, который до сих пор эхом отдавался в моих взвинченных нервах. Я уже сожалел, что необыкновенный случай привел меня в этот дом, полнящийся злом и пагубными тенями. Мне нестерпимо хотелось уйти и продолжить путь, пусть даже под холодным осенним дождем, на ветру и в темноте. Но я не смог придумать убедительного и уважительного предлога. Было ясно, что я вынужден буду остаться.

Старик, которого сэр Джон назвал Харпером, накрыл нам ужин в мрачной, но величественной комнате. Еда была простая, но сытная и хорошо приготовленная, а обслуживание безупречно. Я уже догадывался, что Харпер здесь единственный слуга – камердинер, дворецкий, эконом и повар в одном лице.