Виноватых бьют

Товарищу капитану официальное предупреждение вынесли. Ещё один заболевший – и всё: строгий выговор, никаких премий к празднику. А если, не дай бог, что – минус две звезды. Калмыков и сам дохал, как судорог, но держался, как настоящий русский офицер. Никак нет, отставить – рота, подъём!

Во втором взводе – половина, в первом – треть, остальные на подходе. Кровь с кашлем, трясёт и выворачивает.

Калмыков сел на табуретку и откинулся, задремал. Мог бы взять больничный и лежать сейчас дома, смотреть на жену и выздоравливать. Не по-братски только, а по-блядски. Им-то, зелёным, куда податься? У них тут ни жён, никого. Только он один – капитан: и мамка, и папка, и самый родной человек.

– Товарищ… – не договорив, опомнился Горбенко, – может, в госпиталь?

– Нельзя в госпиталь, не хватало ещё. Мы сейчас отлежимся, а до завтра – нормально. Завтра комбат придёт с проверкой.

Рядовой Бреусов тоже надеялся заболеть и спрятаться под колючим уставным одеялом. Но, как ни старался, – ни намёка на всеобщую хмарь. Даже кружку стащил у заразного Ципруша – и пил из неё ледяную воду. Тридцать шесть и шесть, докладывал, и капитан жал его потную от волнения руку.

– Молодец, Бреусов! Война не закончилась, если жив хоть один солдат. Всем равняться на Бреусова!

Но равняться не могли. Ни встать, ни подняться, ничегошеньки. Лишь подбородки направили и кивнули. Ай да Бреус, что же ты.

Выпускник ветеринарного колледжа с дипломом по заболеванию кишечного тракта крупнорогатого скота. Ему доверили почётную должность санинструктора, и время от времени, поддерживая профессиональный статус, он раздавал солдатам градусники и вручал разные аскорбинки. Не сладко, хоть кисло – лучше так, чем никак: пресно, муторно, горячо. А бывало, советовал, что, например, пенталгин от головы, а мукалтин от горла. Других таблеток не выдавали, и приходилось вертеться и крутиться.

Но сейчас – крутись ни крутись… И вертелось бы оно всё!

– Бреусов! – не сдавался добрый капитан. – Ну, должен быть выход! А?

– Должен, – соглашался Бреус, – лекарства нужны, а нету.

– Как это нету? Ты что такое говоришь? Хотя да, – ухмылялся, – в российской армии никто не должен болеть, нельзя, не положено.

Неплохо бы в город попасть, в аптеку там. Нога там, нога здесь, и всё нормально.

– В город не получится, – размышлял, – карантин. Не хватало ещё.

А сам достал кошелёк и протянул карточку. Если что, на меня ссылайся. Так и скажи: капитан Калмыков разрешил.

Бреусов от радости шапку задёрнул на макушку, по-дембельски, но убитый Горбенко заметил:

– Пониже на полгода.

Пришлось до бровей почти, и ладно. Зато – в город, зато всю роту спасёт, рядовой Бреусов, не солдат, а герой, и капитану поможет, и сержанту, и всем на свете.

На КПП потребовали разрешительный документ, звонили в роту и долго разбирались, в итоге дали двадцать пять минут и открыли дверь – время пошло, ни секундой позже.

Как хочешь, так и старайся. Можешь покурить постоять или на людей посмотреть. Вон какая пошла, а следом другая – глаз не оторвать. И время тает. Гражданское время – летит не оборачивается, армейское – тормозит и стопорится. А жизнь – одна, и вроде бы проходит, а вроде и нет: застыла и говорит – радуйся, товарищ Бреусов, когда ещё ты поживёшь на этом свете так долго, так осмысленно и так бесповоротно. Закончишь службу, и жизнь на этом – всё, пройдёт: только охнешь, и поймёшь, как быстро, и как мало, и как хочется ещё. Повторить, не повториться.

Он взял на тысячу с лишним пятнадцать пачек чего-то с окончанием «ол» или «гин» – не разобрал, но помнил: совершенно правильно, должно помочь, не зря же сдавал общую медицину. Это по диплому ветеринар, а по призванию – самый обычный человеческий доктор. Да и разницы – никакой: все они – кони, загнанные в стойло. Все на подбор, один в один, второй другого краше.

– Гематоген возьмите, – посоветовала аптекарша.

Но Бреусов решительно сказал – не нужно, и, глянув на часы, побежал обратно. Покурить не успел; и глазом не моргнул, как влился вместе с офицерской толпой в прежнюю зелёную обитель.

Калмыков без вопросов выпил первым. Мутная жидкость на полстакана и осадок из сладких кристалликов. Хоть добавки проси, и он, одобрительно кивнув, заключил:

– Прямо лучше стало, с ходу! Товарищ Бреусов, объявляю вам благодарность!

Рядовой по стойке смирно, капитан на двух своих. Уверенно и гордо, как рукой сняло.

Всем без исключения, каждому по очереди: ложку на граняк и кипятком до победного. Первый, второй, третий. Отрубились без вечернего построения. Калмыков остался ночевать в кабинете, но спать себе не позволил, и всё надеялся, что утром случится действительное армейское чудо.

В 5:45, умывшись ледяной водой, он встал напротив чистейших писсуаров и выбеленных очек. Знакомая тяжесть заурчала внизу живота. Сделай шаг – не удержишь, стянула судорога и потребовала сдаться.