Виола

*Дух Тяжести — это верблюд. Его же олицетворяет карлик, который сидит на плечах Заратустры. Сам Заратустра подвержен этому, он тоже испытывает тяжесть, но он скидывает этого карлика. Верблюд на себе несёт какую-то ношу, как Заратустра карлика. Что это за тяжести, которые несёт верблюд? Это старые верования, идеалы, которые уже есть, которые человек не изобрёл сам. Это наследие выродившейся культуры.

Глава 23. Поэт и цыганка

Юноша вспомнил, как однажды, проходя мимо высоких серых зданий, мимо деревьев с почти обнажёнными карнизами, под которыми уже лежали ковры с поблекшими золотыми лоскутьями, он также испытывал это болезненное чувство. Ему не хватало воздуха, отчего он, как при приступе астмы, начинал кашлять и задыхаться…

Проходя по мосту, Салманский невольно посмотрел вниз и начал вглядываться в причудливую рябь Невы, из которой будто всплывали отдельные фрагменты его прошлой жизни.

Он увидел себя, спешащего на какую-то встречу. На площади, недалеко от многолюдного рынка, к нему подошла старая цыганка.

— Постой, дорогой! Куда торопишься? Хочешь судьбу свою узнать? — навязчиво начала улыбчивая старуха, блеснув золотым зубом.

— Извините, я очень спешу! — ответил Салманский, случайно уронив записную книжку с портретами великих поэтов на обложке.

— Хм, что-то давно мне не попадались молодые поэты. Ну, постой же ты! — повелительно продолжала цыганка, вцепившись в рукав юноши… — Дай мне руку свою… и вторую тоже!

После того, как он покорился, эта Сивилла взглянула на его руки и пробормотала:

— Странная у тебя линия жизни, дорогой, какая-то запутанная… Однако вижу редкий знак на правой руке — Кольцо Соломона. А ещё вижу, как ты тщишься найти свою милую, только вот она от тебя ускользает. Да и потом…

— Что потом?

— Ай, не хочу тебя расстраивать, уж больно тебя жалко!

— Я не боюсь.

— Ну как тебе сказать… она достанется другому, но…

Вдруг она побледнела и отшатнулась, бормоча что-то непонятное. Её лицо исказилось ужасом.

— Что такое? — недоумённо спросил юноша. — Что-то увидели?

— Я вижу смерть на твоих руках! А всё из-за…

Не дождавшись продолжения, Салманский тотчас же махнул рукой и кинулся к ближайшей остановке.

Глава 24. Мечты

Удивительное время — Осень, печальное, нагоняющее тоску, но всё же удивительное!

А между тем Осень — это актриса, неизменно играющая свою единственную и трагическую роль. Она скидывает с себя всю праздничную одежду и погружается в ледяную ванну. Ненастный день постепенно тает, а потом и вовсе скрывается за серыми домами и безжизненными манекенами, стоящими в густоте бронзовых перьев.

Так и Салманский, придя к себе домой, лёг на небольшой старенький диван у окна, и начал вспоминать первую, а затем и вторую встречу с Виолой; как они недолго беседовали в книжном, как он услышал её игру в филармонии, как впервые эта утончённая девушка коснулась самых сокровенных струн его души.

Потом он представил себе прохладный летний вечер… Догорающий закат сменяется бархатным покрывалом ночи, на котором сверкают и переливаются яркие звёзды. По тёмному каналу, мимо домов фламингового и лимонного цвета, освещённых коваными фонарями, плывёт лодка. А рядом с ним всё время она — его милая Виола в ослепительно лиловом платье. Они сидят, глядя на небо, и молча благоговеют от его совершенной красоты, лишь временами оглядываясь на речную рябь, колышущую их искажённые отражения. Он вдыхает аромат её золотисто-каштановых волос, затуманивающий сознание, и чувствует, как её нежное плечо постепенно всё сильнее прижимается к его руке. «Наверное, ей холодно», — думает он и накидывает на неё свой чёрный пиджак, за что она одаривает его поистине ангельской улыбкой. Затем на него точно что-то находит, и он вдруг прерывает тишину, шепча одно из стихотворений Набокова:

«…Я пламенем моих бессонниц, хладом

моих смятений творческих прильну,

взгляну в тебя — и ты ответишь взглядом

покорным и крылатым в вышину.

Твои плеча закутав в плащ шумящий,

я по небу, сквозь звёздную росу,

как через луг некошеный, дымящий,

тебя в своё бессмертье унесу…»

Спустя некоторое время их губы сливаются в поцелуе. И им кажется, что это происходит и не в Петербурге вовсе, а в самой Венеции. «Нет-нет! — вдруг прервал он себя. — Прекращай витать в облаках… довольно уже фантазировать! Она всё равно не твоя — и никогда твоею не будет!».

Глава 25. Фиалка в петлице

— Ну допустим это так, что дальше?..