Стэнли прожил в Ершове неделю. За это время мы заново узнали друг друга. Он не раз пытался расспросить, какая же трагедия со мной произошла, что я стала искать родственную душу через брачное агентство, но, видя, наверное, что я неизменно мрачнею, как только об этом заходит разговор, весьма тактично оставил эту тему.
Стэнли начинал нравиться мне все больше и больше. Назвать это любовью, наверное, пока было нельзя. Если любишь человека, любишь безоговорочно, а Стэнли мне именно нравился, и я даже могла точно сказать, за что именно, чего никогда не смогла бы сделать, если бы любила. Он, судя по всему, обладал ровным характером и проницательностью. За эту неделю Стэнли, как мне показалось, понял меня в большей степени, чем я его. Он был усталым и умным, и это тоже привлекало. Ненавязчиво он мог бы предложить решение какой-либо проблемы, и решение это неизменно оказывалось правильным. Он не переступал границ дозволенного и вел себя очень корректно. Я уже успела привыкнуть к тому, что, находясь рядом с ним, чувствую себя, как за каменной стеной. Надежность — вот что в первую очередь приходило на ум, когда я думала о Стэнли.
Последний день перед его отъездом в Нью-Йорк мы, не сговариваясь, решили провести дома. Я постаралась и приготовила прощальный ужин, снова зажгла свечи, и получилось все мило и романтично. Стэнли признался, что после смерти жены научился немного готовить, и усердно резал салат.
Мы сели за стол.
— Мне кажется, сегодня шампанское просто необходимо, — сказал Стэнли, доставая откуда-то припрятанную бутылку с длинным горлышком. — Завтра я улетаю, и хотелось бы, чтобы ты запомнила этот вечер.
— Я не забуду всю эту неделю, — отозвалась я. — Это была одна из лучших недель в моей жизни.
Стэнли внимательно посмотрел на меня:
— Но не самая лучшая, верно?
Я смутилась.
— Нет-нет, не оправдывайся, — поспешно сказал Стэнли. — У человека есть память, в ней хранятся воспоминания, и никуда от этого не уйдешь. Ты молодая и красивая, ты создана для любви, и я никогда не поверю, что в твоей памяти не найдется воспоминаний, которые ты, возможно, будешь помнить дольше, чем сегодняшний вечер. Мы оба: и ты и я — пережили большую любовь. Да, я это знаю, глядя на тебя, — добавил он. — Ты не стала бы так бежать от одиночества, если бы пережила что-то незначительное. Скажи, — серьезно спросил он, — ты ведь очень любила его, правда?
Я молча опустила голову, сделав вид, что внимательно изучаю содержимое своей тарелки.
— И ты его еще любишь, — добавил Стэнли.
— Нет, — ответила я, думая про себя, как он прав.
— Не обманывай меня, да и себя тоже, — сказал Стэнли. — Мы оба знаем, что я прав. Со временем все пройдет, уверяю тебя. Но ты должна сказать мне, — Стэнли накрыл мою руку своей. — Ты должна сказать мне, согласна ли ты пересилить себя и связать свою жизнь с человеком, к которому вряд ли почувствуешь то же, что и к тому, кого потеряла.
Я подняла наконец голову и посмотрела в глаза Стэнли. Он выглядел спокойным, но я наконец-то поняла, что кроется за этим спокойствием. В его глазах было ожидание, восхищение. И даже, пусть совсем немного, страх того, что я скажу «нет». Неужели он считает меня красивой? Неужели я что-то просмотрела, не поняв? Неужели за эту неделю он смог полюбить меня? Хотя нет, не за неделю, ведь были письма…
— Да, — ответила я просто. Это вырвалось как бы помимо моей воли, но я поняла, что, даже как следует подумав, ответила бы так же.
Стэнли молча сжал мою руку.
Стоит ли говорить обо всем остальном? Стоит ли описывать Ленин восторг, когда, вернувшись домой, она узнала, что я невеста и даже ношу на пальце кольцо, которое подарил мне мой жених? Стоит ли рассказывать о маминых слезах, когда я, не без опаски приехав в Саратов, рассказала ей, как в ближайшее время изменится моя жизнь? Но это, к счастью, были не те слезы, которые наворачиваются на глаза от обиды или горя. Мама радовалась за меня и надеялась, что моя жизнь наконец-то сложится так, как она бы хотела. Стоит ли говорить о получении визы и моем приезде в Нью-Йорк? Да и о самой церемонии стоит ли говорить? Она была достаточно скромной. Стэнли женился во второй раз, и венчания не было. По этой же причине я так и не надела белого платья и фаты.
Запомнилось только одно. Когда в мэрии меня спросили, согласна ли я выйти замуж за Стэнли Рэймонда Спрингса, я, запинаясь о волнения, ответила дрожащим голосом «Yes». Меня поправили: «I do». Стэнли, в свою очередь, произнес «I do», и я стала его женой.
В ту ночь, уставшая ото всей этой официальности, я заснула, сидя в кресле все с тем же томом Джека Лондона, пока Стэнли отменял несколько деловых встреч — все-таки даже деловой человек имеет право на медовый месяц, пусть даже тот длится только три дня.
А потом настала новая жизнь, интересная, но очень сложная, настолько, что порой это даже приводило меня в отчаяние.