Виршалаим

Первый листик зелёный – конечно, немножечко лето,
Даже если до лета – шагать и шагать ещё.
Первый листик зелёный – конечно, немножечко лето;
Ты вдыхаешь его и превращаешься в флейту —
В городскую симфонию вносишь свою лепту:
Говоришь – бесконечно, бессмысленно, горячо.

Это слышит кошка, облезлая рыжая скрипка,
И подкрадывается, и трётся о твой сапог.
Ты уже поёшь и уже не умеешь – скрытно:
Так рожденья восторг изливает младенец криком,
Так впадают пятницы в ясное детство суббот.

Нагибаешься, гладишь кошку по солнечным перьям
И уходишь в такое, чего не предугадать,
И поёшь – про себя и про то, что ещё не пели.
Перезимовали, перевеснуем, пере…
За спиною твоею листик трепещет первый,
Он, ты знаешь, – конечно, немножечко благодать.

Любовь длиною в жизнь

Тот рассвет был рыжим, как ты, а ты – как рассвет,
Но рыжéе обоих было твоё «Привет!
Коль мы оба в Москве – значит, почти в родстве…
Погуляем? Хотя бы денёчек, хотя бы век!..»

От зари до зари – это целое «навсегда»,
Если вдруг родиться – вместе, в марте и на день…
О, метро! Уходим всё глубже в планету – и нате:
«Не целуйтесь на эскалаторе, господа!»

Всем час – пик, нам – червей… то есть, впрочем, пары сердец: их
Оглушительно взбалмошен в тесноте перестук.
Боже, воздух! Свобода! Кремль – красней индейцев!..
Наши тени, что тоже за руки, – наши дети:
С каждым часом, как с каждым годом, – растут, растут.

Что там дальше? Пломбир? Не простынем? Улыбки шире!
Эй, скажи-ка: cheese! А какой – маасдам, дорблю?

– А какой ты любишь?
– Вот этот закат люблю…
И тебя.

Наши тени – как дети. Совсем большие.

Что потом? Привокзальная лавка. Нет слаще неги
Старикам, чем сидеть да молчать, утомлённым ходьбой.

Одуванчики фонарей. Сердцá вразнобой.
Так мы целую жизнь и прóжили вместе с тобой —
Целый век яснокрылой бабочки-однодневки.