Виртуальная история: альтернативы и предположения

Было совершенно очевидно, что британские парламентарии представляли всю нацию, а не только собственный электорат; они представляли все население страны, включая людей обоих полов и несовершеннолетних, они представляли восемь или девять десятых населения, которые не обладали правом голоса, они представляли тех избирателей, которые проголосовали против них или воздержались, а также тех, кто отдал им свой голос. Само собой, это была необходимая правительственная фикция. Однако она имела больше отношения к повседневной работе правительства, чем устоявшийся миф о том, что представительство получает только тот человек, который сам отдал свой голос. В системе всеобщего избирательного права эта теория по определению подвергала тирании большинства всех тех, кто не имел избирательного права, кто голосовал за проигравших кандидатов или за парламентариев, оказавшихся на проигравшей стороне в парламентских дебатах. В обоих случаях государствами фактически управляли меньшинства, но в первом случае эта реальность была менее завуалирована и представала в более выгодном свете. Если не считать политической элиты, для всех остальных фактическое и действительное представительство были в равной степени правомерны. Здесь тоже, как и в случае с заменой монархии, где правил помазанник божий, представительной демократией, историки теперь вынуждены отказываться от сценария, в котором логика исторической неизбежности привела людей к замене “фикций” раннего нового времени самоочевидными “истинами” нового[389].

Более того, в 1766 г. Уильям Питт провозгласил, что “не приходило еще в голову человеку мысли презреннее, чем идея о фактическом представительстве Америки в этой палате – идея, которая не заслуживает даже серьезного опровержения”[390]. Однако это был настоящий политический гамбит, ведь сам Питт представлял лишь ряд крошечных избирательных округов, включая в первую очередь обезлюдевшее боро Олд-Сарум, которое (и в лучшие дни) могло похвастаться наличием от силы семерых избирателей. С 1757 по 1766 г. он входил в Палату общин на правах одного из двух парламентариев от Бата, где было около тридцати избирателей. Хотя Питт и занимал такой высокий пост, ему ни разу не приходилось выставлять свою кандидатуру на выборы[391]. Несмотря на его риторику, неясно, кого именно представлял Уильям Питт как в Палате общин, так и в Палате лордов после получения титула 1-го графа Чатама. Американцы восхваляли его как демократа, но не обращали внимания на то, что за всю свою парламентскую карьеру он лишь однажды участвовал в конкурентных выборах. И то в крошечных Пяти портах Сифорда.

С каким бы презрением некоторые ораторы ни относились к идее о фактическом представительстве, их желание создать американскую нацию ее возродило. Томас Пейн славил независимость: “Это вопрос не дня, не года и не эпохи – фактически в борьбе участвуют и наши потомки, которые в большей или меньшей степени будут до конца времен ощущать влияние сегодняшних событий”[392]. Хотя колонисты отвергали “фактическое” представительство, ни сами они, ни их британские доброжелатели, как правило, не искали “действительного” представительства в вестминстерском Парламенте: поскольку отношения колоний с метрополией обсуждались с позиции личной выгоды для каждой из сторон, это просто переместило бы конфликт в Палату общин, а не разрешило бы его в новом контексте англосаксонской солидарности. Единственной возможной альтернативой была работа с набирающими силу колониальными ассамблеями. Даже Джозеф Галлоуэй, который впоследствии запомнился решительным лоялистом, на Первом континентальном конгрессе, состоявшемся в Филадельфии в сентябре 1774 г., подчеркнул, что акты вестминстерского Парламента ни к чему не обязывают колонии[393]. Если политик такого высокого ранга видел возможность для пересмотра имперских отношений только в рамках федерализма, маловероятно, чтобы колонии в достаточной мере поддержали решение, которое не предусматривало бы принципа равенства между Вестминстером и колониальными ассамблеями.