Вишневые воры

Пока готовилось рагу, мы с Маргит сели на огромные подушки у этнокамина в гостиной, держа в руках чашки чая. Без свечей в доме не было волшебного мерцания, но деревья пропускали солнечный свет, который красивыми узорами ложился на стены и мебель.

– Ты выглядишь усталой, Сильвия, – сказала Маргит. Мне импонировала ее прямота.

– Я всю ночь не спала. Когда Лолы нет, я часто не могу уснуть.

– Правда? А почему?

Я пожала плечами. Пускаться в объяснения не хотелось.

– Ну расскажи, – сказала она. – Давай это обсудим.

Я засмеялась:

– Ты что, психиатр?

– Вообще-то да.

Я подумала, что она шутит, но оказалось, что нет. Маргит сказала, что на лето закрыла свою практику, чтобы уехать с мужем, но теперь она скучала по работе и не могла найти, чем себя занять.

– Расскажи, почему ты не можешь уснуть без Лолы. Дай мне что-нибудь, с чем я могла бы поработать.

Я подумала, не для этого ли она пригласила меня – чтобы устроить сеанс психоанализа? Она сидела напротив меня в белом сарафане и вязаной кофточке, скрывавшей ее плечи, и в ее глазах был неподдельный интерес.

Я не хотела рассказывать о себе, но и разочаровывать ее тоже не хотела. Меня тянуло к ней, мне хотелось купаться в волнах ее внимания. И если уж быть совсем честной с собой, то мне пришлось бы признать, что именно поэтому я и приняла ее приглашение: чтобы вновь почувствовать, что желанна.

– Что ж, – сказала я, понимая, что сама загнала себя в эту ловушку. Я тоже обычно отличаюсь прямотой, но тут я заволновалась. Последний раз я разговаривала с психиатром – доктором Уестгейтом, когда мне было двадцать лет, то есть за тридцать лет до знакомства с Маргит. Другим врачам, да и вообще другим людям, кроме Лолы, я никогда ничего не рассказывала – впускать посторонних в преисподнюю своего разума, чтобы так называемые медицинские специалисты рылись там в поисках ключей, мне совершенно не хотелось. Я как-то всю жизнь обходилась без помощи специалистов. Именно что обходилась – нельзя сказать, что благоденствовала. Да, я добилась успеха и смогла противостоять ударам судьбы, но у меня до сих пор сохраняются панические атаки и приступы крайней тревожности (иногда совершенно изнурительные); я страдаю от агорафобии и – как показал этот дневник – хронической раздражительности.

Маргит ждала ответа, и я наконец сказала:

– Ты веришь в призраков? – Я была готова поиграть в эту игру, пока мы ждали обеда; подкинуть ей пару костей, но не всю тушу. В конце лета она уедет домой, и я больше ее никогда не увижу.

– В призраков? В каком смысле?

– Когда Лолы нет дома, меня навещает призрак.

– Как интересно, – сказала она, сузив глаза и разглядывая меня так, как она наверняка разглядывала «Морские астры» в лондонском музее. – И что этот призрак от тебя хочет?

– По ночам она стучит в окно моей спальни.

– Она? То есть ты знаешь, кто это?

– Возможно.

– Но мне ты не скажешь?

– Нет.

– Хорошо, – сказала она, поднявшись с подушки и пересев на стул, заняв официальную позу. – А Лола что об этом говорит?

– Я ей не рассказывала. Это единственное, что я от нее скрываю. – Делиться этим с Маргит казалось неправильным, как будто это было предательством более серьезным, чем любой флирт.

– Сильвия, а ты видела этого призрака?

– Нет, она остается снаружи. Я ее только слышу.

– Ты с ней разговаривала?

– Нет.

– Почему?

– Она сердится на меня. Я боюсь ее гнева.

– Понятно. И как давно она приходит к тебе?

– Почти тридцать лет.

Маргит скептически посмотрела на меня.

– Сердитый призрак тридцать лет стучится в окно твоей спальни, и ты ни разу с ней не поговорила? Ни разу не спросила, чего она хочет?

– Я знаю, чего она хочет. Мне не нужно об этом спрашивать.

– И чего же?

Я задумалась о том, как мне это описать, потому что для этого в языке не существовало слов.

– Наверное, можно сказать… – Я замолчала. – Не знаю, как выразить это по-другому: она хочет меня поглотить.

Маргит жадно посмотрела на меня, готовая препарировать это странное заявление.

– Поглотить тебя?

Мне не нравился этот ее взгляд. Ее притягательность постепенно таяла, увядала, как вьюнок на лозе. Я поставила чашку на столик и забралась на диван.

– Забудь об этом, – сказала я, пытаясь придать своему голосу беспечность, хотя уже видела, что эти неуместные откровения нарушили баланс между нами. – Обед, наверное, готов? Пахнет восхитительно!

– Сильвия, – сказала она, – я не смогу тебе помочь, если ты мне все не расскажешь.

– Все никто никогда не рассказывает, – сказала я, захлопывая приоткрывшуюся было дверь.

Но теперь эта дверь распахнулась настежь. Боюсь, мне уже ее не закрыть. Внутрь рвется пронизывающий – даже не ветер, а настоящий мистраль, и мне это не нравится.

Тук-тук.

Когда я затыкаю уши, я все равно это слышу. Должно быть, это о чем-то говорит.

Тук-тук.