Я не знала, почему меня выбрали на эту почетную роль, но возражать не стала. Надев выходное платье – что-то яркое, что для меня выбрала Эстер, – я подошла к гостиной Белинды и постучала.
– Доуви? – откликнулась она.
– Нет, мама, это я, – держась за дверную ручку и ожидая приглашения войти, сказала я. Она не отвечала.
– Айрис, – пояснила я.
Дверь резко распахнулась, кругляш ручки выскользнул из моей руки, и я вздрогнула. Мама стояла передо мной – белая блузка, юбка лавандового цвета чуть ниже колен, черные туфли на небольшом каблуке. Странно было видеть на ней цветную одежду – лавандовая юбка говорила о том, что Белинда сделала над собой усилие или хотя бы хотела, чтобы все так подумали.
Я вошла в гостиную. Как и в прошлый раз, здесь было невыносимо душно. Шторы были приоткрыты, а на столике у дивана по-прежнему стояла ваза с лилиями и лежал дневник. Она просидела в этой комнате всю неделю, дыша отравленным цветами воздухом, и я была уверена, что это лишь усугубило ее страхи о предстоящей свадьбе.
Закрыв за мной дверь, она подошла к зеркалу и попыталась приколоть брошку на блузку.
– Я хорошо выгляжу? – спросила она, повернувшись ко мне. Руки ее дрожали, и она сжала их в кулаки.
С одеждой все было прекрасно, но вот ее волосы были убраны в слишком тугой пучок, открывая покореженные мочки ушей. Она присела на диван, позволив мне поправить ей прическу. Я высвободила несколько прядей по бокам и опустила их чуть ниже, чтобы они прикрывали уши.
– Так лучше, – сказала я, и она заметно расслабилась, хоть и не до конца. Она вытянула из кармана белый платок и стала дышать через него. Мне было невдомек, что она снова чувствует запах роз, но я видела, что ей нехорошо.
– Сказать им, что тебе нездоровится?
– Нет-нет, – ответила она из-под платка приглушенным голосом. – Все только начнут беспокоиться.
Я присела рядом с ней: было очевидно, что из комнаты она пока выходить не собирается, хотя в дверь уже позвонили. Она продолжала дышать через платок, глядя прямо перед собой, и я не знала, о чем с ней говорить. Мне так часто не хватало ее внимания, что когда я наконец получила его, то не знала, как себя вести. Она заставляла меня нервничать.
Она опустила платок и расправила его на коленях, сделав несколько глубоких вдохов, словно ее сейчас стошнит. Я подала ей стакан воды со столика, но она лишь отмахнулась.
– У меня ничего не вышло, – сказала она, расправляя на коленях платок – белый, с вышитыми на нем крошечными пчелками. Когда она была маленькой, так ее называл папа: «моя пчелка». – Почему меня никто не слушает?
– Я тебя слушаю, – сказала я, размышляя, не признаться ли ей в том, что сделала, но опасаясь ее реакции. И все же она была так расстроена, что мне очень захотелось поднять ей настроение.
– Вообще-то я пытаюсь остановить свадьбу, – сказала я. – Не знаю, насколько это поможет, но я уже разбила весь свадебный фарфор и уничтожила другие подарки: зарыла их в лесу. Сегодня, как только Эстер уедет, я собираюсь идти за новой порцией.
Она непонимающе посмотрела на меня.
– Если подарки исчезнут, ей ведь придется отложить свадьбу? – На самом деле я понимала, что мои усилия вряд ли к чему-то приведут. – Просто я не знала, что еще можно сделать.
Белинда ласково похлопала меня по коленке, и я поняла, что этим жестом она выражает мне свою признательность.
– Мне кажется, я знаю, что должно случиться, – сказала я, взяв ее руку в свою. – Ты думаешь, что Эстер умрет, рожая ребенка, как бабушка Роуз.
При упоминании Роуз ее глаза приобрели настороженное выражение – она как будто удивилась. Ее губы сложились в подобие слабой улыбки: так она благодарила меня за попытку ее понять. Потом ее лицо посерьезнело, она сжала мою руку и проговорила:
– У Эстер никогда не будет ребенка.
Она снова взяла платок и приложила его к губам, закрыв глаза. Я представила себе новый дом Эстер и Мэтью с его пустыми спальнями, которые только и ждут, когда их наполнит детский смех. От маминых слов мне стало дурно. Я не понимала, откуда она может все это знать, но чувствовала, что с Граус-корт что-то не так. Розалинда предупреждала меня о том, какие темные мысли роятся у мамы в голове, но в какой-то момент я перестала отличать ее мысли от своих.
– Тебе лучше пойти вниз. Скажи им, пожалуйста, что я спущусь через минуту, – сказала она. – Мне нужно собраться с духом.
Мне казалось, что лучше бы ей никуда не ходить, что в ее нынешнем состоянии спускаться в гостиную к Мэйбрикам – все равно что бросить зажженную спичку в топливный бак. Но я не знала, как ей об этом сказать, и точно знала, что, если она не выйдет, Эстер рассердится на нас обеих.
– Хорошо, – сказала я и вышла из комнаты.