Вишневые воры

– Миссис Чэпел не стала бы этого делать, – сказала Доуви. Из всех собравшихся в библиотеке, судя по всему, лишь она одна действительно хорошо знала Белинду. Мама обитала в психологических сферах – сны, призраки, странные идеи – и к физической расправе над вещами прибегать бы не стала.

– Скоро узнаем, – сказала Эстер.

Мать и сестра Мэтью молчали – их последние реплики относились к платью, и мне стало интересно, не ушли ли они, ну и если нет – как им нравится это незапланированное дневное представление в особняке Чэпелов. Если миссис Мэйбрик действительно напросилась в «свадебный торт», чтобы поглазеть на нас, то наверняка она и представить не могла, что перед ее глазами разыграется такой первоклассный спектакль, да еще и с экскурсией за кулисы.

Судя по шагам в коридоре, вся процессия направлялась в крыло моих родителей.

– Мама! – крикнула Эстер. Все остальные притихли, следуя за ней. – Выйди к нам, пожалуйста!

Как бы ни хотела я остаться в комнате, притворяясь, что ничего не происходит, я не могла переложить вину за свои действия на Белинду. Выбежав из спальни, я помчалась по нашему коридору, а затем направо, по коридору родителей, туда, где собрались все женщины этого вечера.

– Подождите! – крикнула я, и все обернулись. Миссис Мэйбрик с дочерью все еще были здесь, и даже в столь юном возрасте я понимала, что по правилам приличия им бы следовало спуститься вниз, чтобы позволить этой семейной драме развиваться без посторонних глаз. Но они остались и теперь стояли с краю, у лестницы, рядом с моими сестрами и Доуви, повернув ко мне свои лица.

– Это я сделала, – сказала я. – И виновата только я.

– Что сделала? – спросила Эстер. В присутствии своих будущих родственников она старалась держать себя в руках, и я была им очень благодарна за плохие манеры.

– Это я испортила фарфор и хрусталь. Я все испортила.

– Испортила? В каком смысле?

– Уничтожила.

Присутствующие пытались переварить услышанное.

– Но зачем? – спросила Эстер.

Я взглянула на Мэйбриков, стараясь придумать более деликатное объяснение, но пути назад уже не было.

– Я хотела остановить свадьбу.

По коридору, как и тогда в гостиной, прокатилась волна недоуменных взглядов. Миссис Мэйбрик решительно шагнула вперед.

– Ваша мать не хочет, чтобы Эстер выходила за моего Мэтью? И по какой же причине? Для этой семьи Мэтью недостаточно хорош? – Она говорила, указывая пальцем на меня, а на ее руке позвякивали три круглых золотых браслета. – Потому что я убеждена, что… – Она издала горький смешок, и ее лицо исказила гримаса едва сдерживаемой ярости. Я уже приготовилась услышать продолжение этой суровой тирады, но Эстер не дала ей закончить.

– Дорогая Делит, – сказала Эстер, обняв будущую свекровь. – Объяснить все это непросто, но к Мэтью это никакого отношения не имеет.

– Надеюсь, что нет!

Доуви попыталась проводить миссис Мэйбрик с дочерью вниз по лестнице, но сделать это ей оказалось не под силу: они не сдвинулись с места. Можно сколько угодно говорить о тяготах жизни под одной крышей с Белиндой, но она хотя бы проводила дни в своей комнате, подальше от людских глаз.

– Айрис, – сказала Эстер, приподняв подбородок и собрав остатки гордости. – Иди к себе в комнату, поговорим об этом позже.

Наши взгляды встретились, и на мгновение коридор будто опустел. Ее глаза, обычно такие светлые и приветливые, устало смотрели из-под нависших век. Вчерашняя Эстер, королева-роза девичьего сада распускающихся бутонов, медленно исчезала, словно акварель под дождем.

– Эстер, – сказала я, страдая от мысли о том, что причинила ей боль в этот и без того тяжелый день. – Я хотела тебе помочь. Плохое предчувствие было не только у мамы. Мне кажется, я тоже это чувствую.

– Хватит, – сказала Эстер, на секунду закрыв лицо ладонями и подавляя крик. – Иди к себе.

Я поняла, что сказать здесь больше нечего, повернулась и пошла вниз.

Но мне удалось спуститься лишь на пару ступенек, потому что Эстер вдруг воскликнула:

– Айрис, посмотри, что ты наделала!

Она подошла ко мне и приподняла задний подол моего платья. Я обернулась и увидела яркое пятно крови, огромное и уродливое, цвета кораллового рифа, проступающее сквозь «морскую пену».

– Ох, нет! – сказала я, потрясенная и униженная.

Калла начала декламировать своим поэтическим голосом: «Вскричала: «То проклятья длань!» – Затворница Шалота»[11].

И если до этого мне удавалось сдерживать эмоции, то теперь мои глаза наполнились слезами: горячими, солеными слезами стыда. Кровотечения у меня начались несколько месяцев назад, и все это время я хранила их в тайне. И вот мой алый позор открылся сразу всем. Я выдернула подол платья из рук Эстер, всей душой желая провалиться сквозь землю. На меня были направлены восемь пар глаз, и ни в одном взгляде не было сочувствия, никто не посмотрел на меня с состраданием, никто не сделал мне любезности отвернуться. Мне казалось, что в воздухе витало невысказанное: «Она получила по заслугам». Но карма редко действует так быстро.