Эстер схватила меня за руку чуть выше локтя, ее ногти впились мне в кожу.
– Ай! – вскрикнула я, а она потащила меня по коридору к нашим спальням. За нами помчались Доуви и Розалинда. Доуви пыталась успокоить Эстер, но та не отпускала мою руку: вся ее ярость, накопившаяся за день, сейчас выплескивалась наружу. Когда мы добрались до спальни, она с силой втолкнула меня внутрь. Спотыкаясь, я сделала несколько шагов и рухнула на кровать. Она подбежала ко мне и начала срывать с меня платье.
– Ты его испортила! – кричала она. – И я не удивлюсь, если ты сделала это нарочно!
Она пыталась стянуть с меня платье через голову, но я не давалась, крепко прижав руки к бокам и рыдая уже в полный голос. Мое упрямство лишь удвоило ее гнев, и она продолжала тянуть платье, пока не раздался звук рвущейся ткани.
Доуви и Розалинда пытались оттащить ее от меня, но она отпихивала их локтями.
– Нужно его постирать, – шипела она сквозь зубы.
– Эстер, дорогая, – сказала Доуви, когда ей наконец удалось вырвать платье у нее из рук. – Это платье испорчено. Стиркой тут уже не поможешь.
Наступила тишина; все переводили дух. Одернув платье и смахнув волосы с мокрого лица, я повернулась к Эстер.
– Можешь взять его и сжечь, мне уже все равно, – сказала Эстер. – Никакой цветочницей на свадьбе ты не будешь: Зили сама справится. Да и вообще, – продолжила она решительно, – я вообще не хочу тебя видеть на свадьбе.
– Но она же не виновата, – сказала Розалинда.
– Правда? А как насчет всего остального, что она тут устроила?
– Может, поговорим об этом позже? – Розалинда, обычно такая невозмутимая, явно опешила от этой внезапной вспышки гнева.
– И маму на свадьбе я тоже видеть не хочу. Доуви, скажешь ей? Вряд ли она расстроится. Скорее наоборот.
– Эстер, – сказала Доуви, потянувшись к ней. – Но это же твоя мать!
Эстер отдернула руку и вышла из комнаты. Розалин-да и Доуви поспешили за ней.
Оставшись одна, я оперлась о край кровати, чтобы унять дрожь. Казалось, что мое тело сжали невидимые клещи. Где-то на лестнице послышалось утешающее воркование, а затем шаги удалились, и стало совсем тихо.
Несколько минут я не могла заставить себя пошевелиться, а потом поднялась проверить, ушли ли Мэйбрики. Я пошла в библиотеку, окно которой выходило на парадный подъезд. Внизу отец Мэтью открывал дверь своего серебристого седана: его жена и дочь сели впереди, а сам он обошел автомобиль и сел за руль. В это время на улицу вышли Мэтью, Эстер и Розалинда; Розалинда шла чуть впереди, чтобы не мешать молодоженам. Как и раньше, Мэтью обнимал Эстер за талию, но теперь он нежно поглаживал ее бок.
Мне бы посочувствовать Эстер: это был ужасный день, превзошедший наихудшие ее опасения. Но никакого сочувствия во мне не было. Когда автомобиль Мэйбриков отъезжал от подъезда, мои глаза опять обожгли слезы, а в душе разгорелась злость. Мной руководила любовь к сестре, и все мои действия были направлены на ее защиту, а она взяла и унизила меня при всех.
Мне захотелось принять ванну, чтобы смыть с себя кровь и слезы. Я отошла от окна и оказалась прямо перед безголовой невестой. За последние дни я так часто ее видела, что перестала обращать на нее внимание. Но сейчас ее красота поразила меня: воздушный кремовый шелк, женственные линии, очертания фигуры Эстер, по которым это волшебство было скроено.
Во мне вновь закипела злость, перемешанная с безумием: все-таки в моих жилах текла мамина кровь. Я приподняла подол своего платья и засунула правую руку в трусы, затем левую. Достав руки, я потерла их одна о другую, размазав по ладоням липкую красную жижу.
Кремовый шелк платья на ощупь был таким же роскошным, как я себе и представляла. Прислонив ладони к лифу платья, я провела руками вниз: на шелке остались яркие следы крови. И там, где когда-то пульсировала моя злость, начали биться волны удовольствия.
В ту ночь разразилась гроза: мощные порывы ветра и дождя бились в окно, диковинные белые узоры молний разрывали небо. Иногда я открывала глаза и видела в окне яркие вспышки света. Я смутно понимала, что засуха наконец закончилась: молния раскрошила ее, разнесла на кусочки, как стеклянную вазу.
Казалось, что гроза длилась несколько часов, а потом все стихло. Под утро, измученная беспокойной ночью, я крепко заснула. Меня разбудил доносившийся откуда-то шум, далекая какофония, становившаяся все громче. Я подтянула одеяло к подбородку и подоткнула его по краям, зарывшись в середину матраса, словно в норку. К шуму добавились причитания банши и резкие крики ветра. Я и не думала, что ветер может так кричать. Прижавшись щекой к подушке, я была рада, что в теплой постели меня никто не тронет.
Вскоре я вновь подскочила от оглушительного грохота. Ветер был все сильнее, все громче, и он был в моей спальне. Я нерешительно приподняла голову и почувствовала, что меня за плечи и бока тянут чьи-то руки. Комната закружилась, и я упала с кровати на пол, сильно ударившись головой о паркет. Сквозь пелену шока и страха я увидела Эстер: она склонилась надо мной, сжав руки в кулаки и обрушивая на меня удар за ударом.