Вишневые воры

На следующее утро, наслаждаясь мягкостью подушек и нежным прикосновением простыни к моей коже вместо объятий деревянного стула, я куталась в одеяла, вдыхая их теплый аромат. Едва осознавая присутствие мамы, я лежала в приятной полудреме и не вспоминала о событиях предыдущей ночи.

Не открывая глаз, я попробовала снова уснуть, но вдруг почувствовала, что кровать слегка подрагивает. Я открыла один глаз и увидела Белинду – мама тихо плакала, прикрыв лицо руками.

– Моя дорогая девочка, – говорила она.

Я выбралась из вороха одеял и попыталась сесть.

– Эстер приходила? – спросила я, положив руку на запястье Белинды и оглядываясь по сторонам. Кроме нас, в комнате никого не было, но я почувствовала надежду – мне показалось, что ночью к Белинде все же приходила Эстер и наши испытания на этом завершатся.

– Нет, – ответила Белинда. – Она не придет.

– Придет, – возразила я, убеждая саму себя, что так оно и будет.

Белинда перестала плакать, убрала руки от лица и вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Она уже далеко. Я больше ее не чувствую.

– Может быть, она и правда рассердилась на нас за то, что мы сделали?

– Нет, цветочек. Я точно знаю, что, когда она ушла от нас, ей стало понятно, почему мы так себя вели. И она была благодарна нам за это.

– Откуда ты знаешь?

– У меня дар – наверное, это можно так назвать. Мне его передала мама, когда умирала. Не знаю, был ли он у нее, но благодаря ей я всегда знала и чувствовала то, что недоступно другим людям. Например, в этом доме я каждую ночь вижу призраков, а больше их не видит никто.

– Чэпеловские жертвы.

– Их манит этот дом и притаившаяся здесь тьма. Но со временем я поняла, что они не желают нам плохого. Им лишь нужно, чтобы их замечали. Мне бы радоваться, что Эстер отправилась к свету, и все же…

Внутри нее что-то надорвалось. В глазах промелькнул ужас, и я поняла, что этот миг настал. Она сходила с ума.

– Не бойся, мама, – сказала я самым нежным своим голосом, пытаясь не дать ей погрузиться слишком глубоко.

– Я больше никогда ее не увижу, и эта боль невыносима, – сказала она, и в эту секунду то, что она все это время пыталась сдержать, вырвалось наружу. Она начала кричать. Я никогда не слышала, чтобы кто-то так кричал. Она сжала голову руками, ее лицо покраснело, на лбу и шее вздулись вены, рот раскрылся так широко, что оттуда могла бы вылететь стая птиц. Чудовищный звук не прекращался и был таким мощным, что все ее тело билось в конвульсиях; это был протяжный, мунковский крик, самое ужасное, что я когда-либо слышала.

Я выскочила из постели и встала у стены, закрыв уши руками.

– Перестань! – крикнула я, но она не останавливалась. – Мама, замолчи! – Ее нечеловеческий крик наверняка проник во все уголки дома, и я понимала, что кто-то уже идет сюда. Мне хотелось броситься к двери и закрыть ее на замок, чтобы защитить маму, но я не успела – дверь распахнулась, и на пороге появился отец, одетый в коричневый костюм. Он схватил меня за руку и повел к двери, где уже стояла Розалинда – тоже одетая, с завивкой и макияжем. Она взяла мою руку, словно приняв эстафетную палочку от отца. Дверь за мной закрылась, приглушив крики, и Розалинда сказала:

– Пойдем, Айрис. Все кончено.

6

С нами поселилась новая медсестра. Работая под надзором доктора Грина, она лучше справлялась с задачей держать Белинду под действием веронала столько, сколько потребуется. Теперь Белинда крепко спала всю ночь до самого утра. Она больше не ждала Эстер, не страдала от визитов чэпеловских жертв и не кричала. Отец сказал, что пора избавить ее от кошмаров – так он называл ее видения. Он считал, что ей лучше погрузиться в состояние наркотического транса, забыться, оказаться там, куда не проникают даже сны.

В течение дня, за исключением случаев, когда это было крайне необходимо, снотворного ей не давали, но у лекарств был продолжительный эффект, поэтому периоды ясного сознания у Белинды были очень короткими – да и нельзя сказать, что в это время она становилась прежней. Она сама словно стала призраком нашего дома, находясь здесь и не здесь одновременно.

Медсестре выделили комнату на третьем этаже, рядом со спальней Доуви, и она присматривала за Белиндой, когда та не спала, а в это время Розалинда присматривала за мной. Мне больше не разрешали ходить на могилу Эстер, а ночью я не должна была закрывать дверь в спальню – Розалинда иногда проверяла, сплю ли я в своей кровати. Все взрослые моей семьи каким-то образом узнали о том, что я бодрствовала целыми ночами, засыпала на уроках и секретничала с Белиндой.

Розалинда сдала экзамен на вождение (то, с какой попытки это было сделано, не внушало особого доверия к ее водительским навыкам) и теперь иногда возила нас развлекаться. Мы посетили тыквенную ярмарку, посмотрели американский футбол в Йеле и один раз ездили собирать яблоки. Постепенно мы отходили от лихорадочного сна, в который я погрузилась под воздействием Белинды, и, хотя в разговоре никто не возвращался к случившемуся, я знала, что они все прекрасно помнят.