Вишневые воры

Отец передал невесту Родерику и опустился на переднюю скамью, где остался сидеть в одиночестве. Церемония продолжилась, но я почти ничего не воспринимала, кроме вцепившейся в мою руку Зили и тихо рыдающей Каллы. Дафни толкнула Каллу локтем и прошептала: «Перестань уже!» – но та никак не могла успокоиться, и вскоре все родственники Родерика, сидевшие по другую сторону, стали оглядываться в поисках источника звука. Ее всхлипы никак не походили на слезы радости, и через какое-то время на нас стал поглядывать даже священник, но такое внимание лишь еще больше расстроило Каллу. Отец обернулся на нас, и тогда Дафни, реагируя на его взгляд, поднялась, взяла Каллу под руку и заставила ее встать. Они вышли на улицу, и церемония продолжилась. Розалинда ни разу не посмотрела назад.

После ухода Каллы плакать начала Зили – правда, беззвучно. Ее глаза полнились слезами, а в это время жених и невеста произносили свадебные клятвы и обменивались кольцами. Дафни и Калла на цыпочках прошли внутрь и сели как раз в тот момент, когда священник спросил, есть ли какие-либо возражения против этого союза. Некоторые гости из семьи Родериков повернулись к нам, но мы промолчали. Свои возражения мы уже высказали – только вот их проигнорировали.

– Представляю вам мистера и миссис Родерик Уайт-ли, – объявил священник, и Родерик нагнулся, чтобы поцеловать невесту. Гости встали со своих мест и принялись восторженно аплодировать.

– Нет! – вскричала Калла, но, кроме меня и сестер, ее никто не услышал.

13

Из церкви мы направились в отель – с тем же шофером. Всю дорогу Калла была безутешна, и недалеко от Беллфлауэра шоферу пришлось остановиться: Каллу вырвало на обочине; Дафни заботливо держала ей волосы. Мы с сестрами вели себя тихо: должно быть, все эмоции, которые мы в себе подавляли, нашли выход через Каллу.

В отеле, где Дафни провела столько времени, занимаясь неизвестно чем с Вероникой, я оказалась впервые. Это был реконструированный особняк начала XX века, ярко-желтый, с мансардными окнами и белыми колоннами по обе стороны от входа. Расположенный на побережье, он излучал великолепие, но при этом был притягательно старомоден. Теплый воздух, щедрое солнце на лазурном небе – как же хорошо, подумала я вопреки всему, что Розалинде выпал такой изумительный день.

У входа скопилась толпа гостей. Глубоко вдохнув морской воздух, я предалась мыслям о том, что проведу весь вечер здесь и не стану заходить внутрь, но поняла, что ни к чему себя обманывать: одно неверное движение, и меня ждут большие неприятности.

В холле гостей приветствовали Вероника и ее родители. На Веронике и ее маме, такой же высокой брюнетке, были пурпурные платья, и их глубокий аметистовый оттенок казался чужеродным на фоне светлых весенних тонов, преобладавших среди гостей. Невероятно, но маму Вероники звали Серис[15] – Серис Крим, что звучало как название французского десерта. Отца же звали просто Сидни: толстые стекла очков, отвратительно кривые зубы, похожий на клюв нос. Должно быть, этот низкорослый человек обладал внушительным состоянием и сильной волей, раз сумел привлечь внимание такой женщины, как Серис. Он стоял между женой и дочерью, будто зажатый в тисках, – они возвышались над ним пурпурными фламинго.

Увидев Дафни, Вероника весело помахала ей рукой. Она выглядела более юной, чем тогда, под вишнями. Сегодня она играла роль послушной дочери – то, насколько хорошо ей удается менять маски, я заметила еще по рисункам Дафни. После всего, что я видела и что почувствовала к Веронике, находиться с ней рядом было невыносимо, и я была рада, когда миссис Крим указала нам на лифт – наверху нас ожидал фотограф. Все остальные гости направились в гостиную на коктейли.

На последнем этаже мы отыскали номер люкс с красивой надписью «для новобрачных» над дверью. Роде-рик с Розалиндой уже позировали для фотографий на фоне темно-серой драпировки: Розалинда сидела на стуле, а Родерик стоял позади нее. В руках она держала изящный элегантный букет красных роз, основу ее имени, запретный цветок.

Это был просторный номер с балконом и видом на океан. Сестры вышли на балкон, а мне захотелось осмотреться, и я через холл направилась в спальню. Дверь была открыта: сквозь проем я увидела кровать с балдахином из темного дерева, кружевное покрывало на которой, казалось, было сшито из свадебного платья, оставленного здесь предыдущей невестой. Вся кровать была усыпана лепестками роз.

– Пойдем же, нас ждут, – раздался сзади женский голос, и чья-то рука потянулась закрыть дверь, словно кровать с лепестками – непригодное для меня зрелище. Мать Родерика, одетая в элегантную юбку и жакет серебристо-серого цвета, отвела меня в гостиную, где место позади Розалинды уже заняли мои сестры. Я встала рядом, и фотограф принялся за работу – он несколько раз просил нас поменяться местами, пока не нашел удовлетворяющую его композицию; наш отец наблюдал за этим со стороны.

– А теперь улыбнитесь, – сказал фотограф, и каким-то образом нам это удалось.