Vita Nostra. Собирая осколки

Если он отпер один – почему не отпереть другой? Почему не дождаться Александру прямо в комнате, там камин… И там елка, если верить запаху. Она много раз приглашала его в гости, она не рассердится.

Валя поднялся и пошел по лестнице вверх, по спирали, выше и выше. Мимо круглого окошка. И чем дальше он поднимался, тем неспокойнее делалось у него на душе: он все больше сознавал, что проникает в запретное. Как если бы тайком забрался в ратушу в центре разрушенного черного города…

Он чуть не скатился по ступенькам вниз, но узкая дверь мансарды была уже прямо перед ним и приглашающе горела лампочка над дверью.

* * *

Первым, что он увидел, была вовсе не елка. Голые стены; все рисунки исчезли. Белая штукатурка, кое-где выступающие декоративные кирпичи, кое-где обрывки двусторонней клейкой ленты. В мансарде стало просторнее и светлее, хотя горели только плоские лампочки, встроенные в потолок. Валя запоздало подумал, что Александра увидит свет еще на подходе, еще на улице. Может, и к лучшему? Он же не прячется?

Стена притягивала его взгляд. Как если бы все смыслы, когда-то размещенные тут, не пропали. Оставили отпечатки, тени, тревогу, вопросы.

Елка была тоже – маленькая, в вазоне, с тремя ярко-красными стеклянными шариками, подвешенными на канцелярских скрепках. Три красных блика на зеленом фоне показались Вале зловещими. Захотелось поскорее уйти; еще не поздно посидеть на лестнице. Еще не поздно вернуться в общагу. В конце концов, вопросы, которые он принес Александре, потерпят…

Или не потерпят?

Не думая, что он делает, а только повинуясь нарастающей тревоге, Валя подошел к конторке. Это был старинный письменный стол, за которым можно было работать и стоя, и сидя на высоком стуле. Маленькие аккуратные ящики с медными ручками занимали место слева, от столешницы до самого пола. Верхний был чуть приоткрыт.

Валя потянул ручку и с этого момента уже собой не владел. Будто огромный магнит включился и притянул стальную болванку; Валя открыл ящик полностью, тот вывалился на пол, и по чистым деревянным половицам рассыпались рукописные листы.

Они шевелились. Они рвались из плоскости в трехмерное и дальше в четырехмерное пространство. Они гудели, как пчелиный рой или как линия электропередачи. И сверху, будто прикрывая собой этот муравейник смыслов, будто защищая его, лежал черный лист с тремя белыми точками.

* * *

Первой не выдержала Ева. Она оборвала мысленное упражнение и закрыла лицо руками:

– Все. Не могу. Ничего не вижу.

Пашка чувствовал себя не лучше, но молчал. Артур мог ему и по морде засветить. А Еву он, скорее всего, начнет ласково уговаривать, положит руку на ее плечо, и Ева, чуть расслабившись, вернется к проклятым мысленным сферам и векторам…

Но Артур вдруг сказал:

– А давайте пойдем к ним и потанцуем? Может быть, это на пользу? Может, новые силы появятся?

И Ева так просияла, что Пашка пожалел, что это не его идея. Правда, если бы Пашка такое предложил, Артур бы стал орать, наверное, что нельзя терять ни минуты.

Ева убежала к себе – одеваться. Пашка аккуратно сложил книги на углу стола; раньше он не очень-то любил танцевать на всяких вечеринках. Теперь у него подошвы чесались, так хотелось плясать.

Они оделись не сговариваясь – в черные джинсы и светлые пиджаки с рукавами чуть ниже локтя, поверх футболок с одинаковыми мультяшными принтами. Посмотрели друг на друга; в этот вечер даже тот, кто хорошо умел различать братьев Григорьевых, мог бы запутаться и попасть впросак.

Вошла Ева, тоже в джинсах и огромном свитере на пять размеров больше. Она успела накрасить ресницы и губы и закрепить лаком ежик на макушке:

– Пабло, – сказала, безошибочно обращаясь к Пашке, – я твой учебник утащила вместо своего. Завтра поменяемся.

– Не время об учебниках, – серьезно отозвался Пашка. И подумал, как здорово было бы запустить руки под этот необъятный, грубо вязанный, но такой нежный свитер. Он будто создан для того, чтобы обниматься в уголке на вечеринке…

Артур подумал то же самое. Пашка заставил себя расслабиться и вспомнить: второе января. Пережить этот день – и все решится.

Они не стали брать куртки – просто рванули бегом через двор и в клубах пара ворвались в Институт с бокового входа. Стены были увешаны гирляндами, с потолка свисали бумажные снежинки, и перила лестницы, ведущей вверх, сверкали мишурой. Музыка слышалась из-под пола – в подвальном помещении, где столовая и малый холл, происходило сейчас все самое интересное.

А у стенда с расписанием, у входа в учебную часть, стоял человек в темном пальто, не студент, незнакомый. Пашка глянул без любопытства – но Артур вдруг споткнулся, будто ему поставили подножку, и чуть не упал.

Незнакомец повернул голову. Это был Константин Фаритович, почти неузнаваемый без темных очков, и Пашка, холодея, подумал, что худшей встречи накануне танцевальной вечеринки и представить невозможно.

Ева повисла на Пашкином локте. Пашка машинально отметил: она держится за меня. Не за Артура. Хотя с Артуром она, скорее всего, будет танцевать…