Vita Nostra

– «Не требую невозможного»… Когда он посылал Лизку на панель – тоже, значит, невозможного не требовал…

– А ты знаешь?!

– Все знают. Когда он убил мою бабушку… он тоже не требовал невозможного?

– Не требовал. Ты мог сдать зачет с первого раза. Сдал со второго.

Костины глаза сделались, как две стекляшки.

– Но ведь все-таки сдал, – пробормотала Сашка примирительно.

– Ты очень изменилась, – сказал Костя. – Иногда мне кажется, что ты стала похожа на него.

– Но ведь ты мог сдать с первого раза, – Сашка чувствовала его нарастающую неприязнь и говорила торопливо и веско, будто наваливаясь грудью на поток ураганного ветра. – Это правда, Костя, это неприятно и печально, но это так. Ты мог. Но не сдал… Вот ты его сын, и ты его ненавидишь. Но, может быть, он не самый плохой отец. Рациональный. Строгий. Эффективный.

– Что?!

– Может быть, он даже любит тебя. По-своему… Может быть, все отцы на земле – проекции одной-единственной сущности. Только способ преобразования разный. Тень балерины – уродец с крохотной головой и толстыми ногами… Представляешь, до какой степени может исказить сущность какой-нибудь изощренный способ проекции? Если вот эта куча перегноя – проекция цветущего сада на бесконечное время, на дожди и холода… Если мой отец, который бросил маму с младенцем на руках – проекция великодушного и любящего мужчины, но вот – солнце садилось, и тень легла кривая…

Сашка говорила, с удивлением понимая, что мыслит не словами. Слова – потом, а поначалу – гибкие упругие… образы? Картины? Живые существа?! Необходимость переводить эти мысли-ощущения в привычную словесную форму начинала тяготить ее.

Костя взял ее за руку жестом заботливой медсестры:

– Сашка… Ты в порядке?

– Я? Да. Бедная Джульетта ошибалась. Помнишь? «Лишь это имя мне желает зла. Ты б был собой, не будучи Монтекки. Что есть Монтекки? Разве так зовут лицо и плечи, ноги, грудь и руки? Неужто больше нет других имен?»… Житейское заблуждение вроде того, что Земля плоская. «Как вы яхту назовете, так она и поплывет» – вот, вот оно. Это правильно.

– Сашка… – кажется, Костя нервничал.

– Послушай, – она прикрыла глаза, чтобы не видеть ни Кости, ни комнаты, чтобы полнее ощущать переливы-прикосновения своих новых мыслей, мыслей-образов, мыслей-существ. – Я могу… создать… воплотить… актуализировать… изреалить… нарисовать вам с Женькой такую Любовь, как у Ромео и Джульетты. Вы будете чувствовать… жить, проживать, угорать… от единственной в мире любви… Я ее изъявлю…

Сашка запнулась. Костя смотрел с каждой секундой все напряженнее. Танец упругих теней, заполонивших Сашкино сознание, замедлился, на первый план выскочили, как бегущая строка, обычные мысли-слова.

– Прости, я неудачно пошутила насчет любви. Я говорю лишнее. Я… понимаешь, я продолжаюсь, плыву, растекаюсь. Не могу остановиться. Меня распирает изнутри, я как тесто на дрожжах, я рано или поздно сорвусь, и тогда Коженников… извини. Тогда он посмотрит вот так, из-за очков, и скажет: «Это научит тебя дисциплине»… И тогда я уже не буду терпеть, Костя. Я сделаю что-то ужасное. Убью. Изъявлю для него пулю в сердце.

Костины зрачки расширились, Сашка поняла, что сейчас что-то произойдет, и в самом деле – заскрипев зубами, Костя несильно ударил ее по щеке. Сашка почувствовала, как внутри у него все грохнуло и зазвенело от этого удара.

– Ничего, ничего, не пугайся, – она попыталась улыбнуться, – все правильно… мне не больно. Я вот что думаю: если понятия можно изъявлять, то, наверное, их можно являть заново. Создавать то, чего никогда не было раньше, а не просто проецировать идеи. Я проектор, я киноаппарат, бросаю тени на экран… А кто-то делает сущности – из ничего? Как ты думаешь, из ничего – можно ли сотворить что-то стоящее?

– Выпей воды, – Костя бледнел на глазах. – Они тебя довели. Сашка, на третьем курсе одна девчонка сошла с ума… Вот так же.

– Все девчонки сумасшедшие. Каждая по-своему. Послушай, мне кажется, что я все могу. Я вырвалась из нашего текста и могу посмотреть на него извне. И я вижу – это просто буквы. Каждый человек – слово, просто слово. А другие – знаки препинания.

– Послушай, я могу позвать кого-нибудь… Или…

Сашку накрыло тишиной. Костя шевелил губами, он беспокоился, он был близок к отчаянию. Сашка мигнула; Костя был только наполовину человеком, а наполовину – тенью, проекцией чего-то очень важного, куда более фундаментального, нежели все человечество разом. Но Костя был еще человеком, в то время как Сашка рвалась, выскальзывала из оболочки, теряя форму и теряя возможность думать, и на краю ее гаснущего – или разгорающегося? – сознания болталась раздраженная фраза Стерха: «Вы когда-нибудь выворачивали грязный носок?!»

А потом распахнулась дверь, и то, что было снаружи, шагнуло в комнату.

* * *

– Что с ней?!

Костя стоял, прислонившись спиной к стене. Дверь в ванную была приоткрыта. Лилась вода из крана. Голос Фарита Коженникова что-то ответил, но Сашка не разобрала слов.