Витязь в тигровой шкуре

День и ночь струились слезы
У неведомой девицы,
Над пучиной глаз чернильных
Висли копьями ресницы,
Чаши слез точили очи,
И чудесных губ коралл
Белизну зубов жемчужных,
Открываясь, оттенял.

Не нуждалась эта дева
Ни в шелках, ни в одеяле,
Только шалью покрывалась
И была всегда в вуали.
Руку под голову клала
И спала на ней всю ночь;
И, едва коснувшись пищи,
Отсылала блюдо прочь.

Этой редкостной вуали
Удивлялась я немало.
Ткань ее была, бесспорно,
Крепче всякого металла,
Но была она прозрачна,
И нежна, и не тверда.
Я нигде подобной ткани
Не встречала никогда.

Так со мной вдали от мира
И жила моя бедняжка…
Дни за днями проходили,
Но она страдала тяжко.
Много дней я размышляла,
Как мне бедной пособить.
Наконец решила мужу
Тайну я свою открыть.

Как-то раз пришла я к мужу
И, обняв его, сказала:
«Расскажу тебе, мой милый,
То, что раньше я скрывала.
Поклянись мне страшной клятвой,
Что не скажешь никому,
О моей великой тайне,
Даже другу своему».

Муж сказал: «Пускай о скалы
Я ударюсь головою,
Если недругу иль другу
Эту тайну я открою!»
Рассказала я Усену
Об отшельнице моей,
И взяла его за руку
И свела в покои к ней.

Увидав мое светило,
Муж воскликнул в изумленье:
«Неужели это солнце –
Нам подобное творенье?»
Пали мы перед девицей
И сказали: «О луна!
Что, скажи, тебя сжигает?
Чем душа твоя больна?

Где, скажи, найти лекарство,
Чтоб помочь великим ранам?
Отчего рубин прекрасный
Ныне сделался шафраном?»
Я не знаю – услыхала
Нас девица или нет,
Но свои сомкнула розы
И ни слова нам в ответ.

И когда она, бедняжка,
Поднялась с унылым стоном,
Показалось нам, что солнце
Скрыто огненным драконом, –
Тусклый взор ее светился,
Полон гневного огня.
«Тяжко мне, – сказала дева.
Уходите от меня!»

Плача, дева походила
На угрюмую тигрицу.
Мы заплакали с ней вместе
И покинули девицу.
С этих пор, дела покончив,
Навещали мы ее,
И томилось вместе с нею
Сердце бедное мое».

Сказание двадцать второе. О том, как Нестан-Дареджан попала к царю морей

Как-то раз случилось мужу
Во дворец прийти с дарами.
Царь морей сидел за пиром,
Окруженный моряками.
Принял с честью он Усена,
Посадил перед собою
И поднес большую чашу
С крепкой влагою хмельною.

Выпил муж мой эту чашу,
Глядь – другая появилась,
Из серебряных кувшинов
Влага снова заструилась.
И забыл свою он клятву.
Что ему Коран и Мекка!
Не идут рога ослице,
Хмель не красит человека.

И сказал тогда владыка
Безрассудному Усену:
«Чтоб купить дары такие,
Нужно дать большую цену.
Удивляюсь, где берешь ты
Эти крупные рубины!
Я за них тебе не в силах
Заплатить и половины».