Витражи конца эпохи. Сборник рассказов

Эта по её велению сжигали сотни тысяч мужчин, женщин и детей в печах Освенцима. Это повинуясь ее воле бомбы превращали в пепел Дрезден и Хиросиму. Это она направляла маленькой сухой ручкой ракеты на Белград. Это она приказывает насиловать мальчиков и девочек в самых гнусных притонах Амстердама и Гонконга. Я всегда знал, что во всём виновата она.

Потому что должен же быть кто-то виноват в этом? Кто-то ведь управляет всеми теми безобразиями, которые тысячи лет творились на Земле, а в последние века раздуваются до размеров ада? Когда-то это необходимо остановить.

Меня переполняла гордость от того, что завтра именно я это сделаю. Каким образом я оборву жизнь фрау Штейнберг? Зарубить её, что ли, топором, как у Достоевского? Но вряд ли у Ромми найдется топор, и вообще – такой способ убийства отдает варварством. Я не сомневался, что лучше всего подойдет огнестрельное оружие. Одна пуля в сердце, другая в лоб – и все дела. Где же взять пистолет? Ах, напрасно я волнуюсь. Тот противный обмоченный толстяк сказал, что Ромми мне поможет. А сейчас нужно выспаться перед решающим сражением с мировым злом.

Я уже ни на секунду не сомневался в моем предназначении.

Утром Ромми накормила меня моим любимым завтраком – пончиками со сливками, и сразу дала понять, что всё понимает. Она достала чистую белую рубашку, заставила меня ее надеть и побриться. Затем Ромми вынула из тумбочки новенький серебристый пистолет с глушителем и протянула его мне.

– Иди же. И ничего не бойся.

Лишь одно смущало и разочаровывало меня.

– Так значит, ты познакомилась со мной только затем, чтобы я стал убийцей фрау Штейнберг? И только? А как же наши прогулки по Парижу и Лиону? Что ты скажешь о ночах, которые мы провели вместе в твоем доме? Разве наша любовь ничего не значит?

– Я давно полюбила тебя, – сказала Ромми и нежно, как мать, заключила меня в объятья. – Но так решила не я, поверь мне! Есть нечто, что намного сильнее нас. То, что мы должны совершить в жизни – у нас в крови. Мы ничего не можем изменить. Ученые называют это генами. Но это не гены, это – от Бога.

– Ты действительно веришь в то, что мировое зло заключается в этой старухе? Может быть, не все так просто?

– В старухе и в ее сыне. Он приезжает сегодня и будет здесь через десять минут. Ты должен разделаться с ними обоими.

– И что будет дальше?

– Я не знаю. Но если ты не сделаешь то, что должен сделать, всем точно будет плохо, очень плохо. Может быть, речь идет о спасении человечества.

– Спасти человечество… Что ж, это неплохая работа. Ну, я пошёл? Ты благословляешь меня?

– Да, – твердо сказала Ромми. – Надеюсь, что ты всё сделаешь быстро и точно. Желаю удачи, любимый…

Я положил пистолет во внутренний карман куртки, не оборачиваясь, вышел на улицу и прямиком направился к дому фрау Штейнберг. Почему-то я был уверен, что у меня сейчас же всё получится как нельзя лучше.

Я позвонил в звонок, нащупал шершавую сталь рукоятки оружия и стал ждать.

– Кто там? – послышался голос фрау Штейнберг.

– Почтальон, – спокойно ответил я.

– Бросьте письмо в почтовый ящик, – проскрипела старуха.

– Велено передать его вам в руки, лично.

Послышалось лязганье отворяемых замков и засовов, и я прошел в дом, не глядя на фрау Штейнберг и довольно грубо толкнув ее плечом.

– Ты все же пришел, – без тени страха произнесла фрау Штейнберг, узнав меня. – Дурак.

Я быстро закрыл дверь, вырвал из кармана пистолет и выстрелил ей в сердце. В коридоре было довольно темно, и дальше я стрелял почти наугад в бесформенную корчившуюся на полу массу. Не сразу я почувствовал, что в доме появился еще кто-то. Он вбежал с улицы и набросился на меня, но пуля тут же пробила его горло. Последним выстрелом – на всякий случай – я завершил приведение приговора в исполнение. Старуха и ее сын лежали вповалку друг на друге в луже крови. А на мою белоснежную рубашку не попало ни капли.

Я убил двух человек. И победил зло всего мира.

Больше на Земле мне нечего было делать.

Я тщательно протер пистолет носовым платком, выбросил его в корзину для мусора и пошел назад, к Ромми. Она ждала меня у калитки, бледная, с трясущимися губами, и плакала.

– Я сделал это.

Она прижалась ко мне, как испуганный ребенок. Мы не радовались – ни она, ни я. Просто наступило какое-то облегчение. Впрочем, очень ненадолго.

– Ты сейчас же должен уехать. Когда придет полиция, я скажу, что не знаю, где ты. Или уедем вместе!

– Ты оставайся здесь. А я уеду в Париж рано утром. Сегодня и ночью их никто не хватится. Выстрелов не было слышно. Снаружи крови нет. Ты вся дрожишь, милая. Тебе нужно принять успокоительное.

Я кое-как успокоил Ромми, напоил ее сильнодействующим снотворным и уложил на диван, а сам поднялся наверх и сел за компьютер. Часа два без перерыва я писал то, что вы сейчас читаете. Вот, собственно, и всё.