Вьюн над водой

Ничего не имело значения, ничего не было наделено смыслом. Жить было незачем, да и можно ли было назвать жизнью тот ад, который поглотил его вчера и вряд ли когда-то отступит. Впереди ничего не ждало, было только прошлое, которое болело, и настоящее, которое опустошало. Будущее могло быть, но он упустил его – и даже не понял как.

Ваня не мог ни есть, ни спать, только вливать в себя литры дешевого вермута, на который хватало денег – трезветь было просто нельзя. Он бродил по району, нигде не находя себе места, он орал, он резал руки, он бил кулаками бетонные стены, он – что скрывать – даже плакал. Он отправлял Снежане эсэмэски, но она не отвечала. Ей больше нечего было сказать.

Домой пришел поздно, под утро, надеясь, что Мать уже спит – только бы не говорить, только бы не говорить с нею! – переночевать. Ему повезло дважды: Мать спала, а утром, когда он проснулся, то обнаружил, что ее нет дома. Ваня собирался с мыслями – нужно было поехать к Снежане, караулить ее возле дома, что-то придумать, сказать. Но что? Он отчаянно затянулся. После утренней сигареты к горлу подступала отчаянная тревога, но Ваня уже знал, чем можно ее притупить: возле кровати стояла бутылка вермута; еще где-то треть была недопита. Парень с жадностью влил в себя вермут, сморщился, согнулся пополам – его едва не вырвало. Постоял, пришел в себя.

– Допью и пойду, к черту это, – сказал он пустоте. Быстро натянул джинсы, пересчитал деньги – еще оставалось несколько сотен. Напялил футболку. Можно было выходить.

Внезапно накатило такое отчаяние, такое безумное и непередаваемое словами ощущение одиночества, что Ваня схватился за голову, сжал виски. Застонал. Нужно было отвлечься на что-то, не думать о том, что случилось, хотя как об этом не думать, черт возьми, как это вообще возможно!

– Ааааааааааааааааааа, – заорал он в бессилии.

Сел перед монитором, включил плейлист, выбрал песню. Закурил, уставился в потолок. Дым обволакивал комнату, становилось чуть легче. Он словно забывался, растворялся в музыке. Снова потянулся за вермутом, сделал жадный глоток. На секунды показалось, что боль отступала, что есть какая-то надежда, что, может быть, он еще все исправит. Но вдруг сменилась песня, и он вспомнил, как слушал ее со Снежаной, и хрупкая иллюзия разрушилась, разлетелась на миллиарды осколков, и все они словно единовременно впились в его сердце. Он вспомнил лицо Снежаны, такое серьезное, отстраненное.

– Нет, – говорила она твердо. – Я это решила точно и не передумаю. Пожалуйста, оставь меня в покое.

«Ты-то теперь в покое. А как обрести его мне?»

Шансов не было. Шансов ни на что не было. Повинуясь отчаянному порыву, он швырнул в коридор бутылку и вдруг увидел, словно в замедленной съемке, как она пролетает через открытую дверь, как впечатывается в стену, как разлетаются стеклянные осколки. И в тот же момент услышал, как поворачивается ключ во входной двери. Потом дверь открывается и входит Мать. На какое-то время во всем мире становится тихо, и даже Снежана перестает существовать в нем, и сам он, Ваня, тоже, и все, что за окном, на улице, и все, что где-то далеко. Весь мир заполняется Матерью, теперь только она и есть – мир.

Он бросился выключать песню, затем вжался в стул и просто молча сидел. Мать возникла в дверном проеме, перекрывая путь к отступлению.

– Это что сейчас было? Это что сейчас такое было! А ну отвечай! Быстро!

– Я, я… – Ваня судорожно искал слова и наконец нашел. – Снежана.

– Что Снежана? При чем здесь твоя Снежана? Это я, твоя Мать, тебя спрашиваю.

– Это, – Ваня вперил глаза в пол и больше не поднимал их. – Это вышло случайно. Я все уберу сейчас.

– Уберешь, разумеется. И полы помоешь везде. Скот такой, – Мать подошла к нему. Она была в верхней одежде и обуви; «так торопилась, видимо», – только и успел подумать Ваня. Мать замахнулась, но не ударила. Парень сжался. – Что, страшно да? А мне не страшно, что ты такой вырос? Ты как себя ведешь? Что это вообще такое?

– Мы со Снежаной расстались, – тихо сказал Ваня.

– Да мне плевать, что вы расстались. Я твою блядь Снежану не любила с первого дня…

– Это моя первая девушка.

– У тебя этих девиц будут еще тысячи, а мать одна! Ты не понимаешь, что ли?

– Понимаю, – поспешно согласился Ваня.

– Ну вот и все. Надо же, сука такая. Ты с ней когда познакомился, отказался обои клеить. Потому что шатался все с этой шалавой. День и ночь напролет тебя не было. И теперь нет!

– Но в итоге поклеили.