Вьюн над водой

– Конечно, поклеили. Тебя пока не заставишь, ты пальцем не шевельнешь, чтобы помочь матери. Хватит! – она села на диван и зачем-то несколько раз хлопнула по нему рукой. Ваня понял, что сейчас будет орать. Так и случилось. – В общем так. Твоя Снежана с тобой рассталась, значит, у тебя теперь будет время. Будешь дома сидеть, хватит шастать уже по ночам. Будешь учиться, будешь уборку делать дома. Будешь шкаф вон старый чинить, понял?! Снежана рассталась с ним, тварь ты такая неблагодарная, вот ты кто! Сволочь! Тебя мать воспитывала, все силы в тебя вкладывала не для того, чтобы ты с девицами шлялся, понял. Ты не о девицах думать должен, а о матери! О матери, которая тебя родила. Тебе ясно?

Ваня знал, что когда-то она закончит, что и он закончит с уборкой, выбросит все стекла и отдраит полы. А после он спрячется и затихнет, как делал уже не раз. Он будет прислушиваться к каждому шороху из соседней комнаты, к каждому действию Матери, трясясь и снова надеясь. Потом ей кто-нибудь позвонит, и Мать отвлечется. Или пойдет мыться – этот вариант тоже неплох. Ему понадобится несколько секунд, чтобы схватить ботинки, резко вогнать в замочную скважину ключ – только бы не дрожали руки – и пару раз провернуть. Вытащить и выскочить на лестничную клетку. Преодолеть несколько пролетов, отдышаться, прислушаться к звукам, натянуть ботинки и выбежать на улицу. Прокрасться вдоль самой стены дома, фактически прижавшись к ней, чтобы Мать не увидела из окна сверху и не принялась орать во двор. Повернуть за угол – и свобода!

Вот только эта свобода фальшивая, все равно помнил Ваня. Когда наступала ночь, идти ему было некуда. И даже если переночует у кого-то из друзей, или в чьем-то теплом подъезде, то все равно так долго не продлится. Ему непреодолимо нужно будет возвращаться. Возвращаться в родной дом – и хуже этих слов для Вани, кажется, не существовало.

«Это же первая любовь! Как можно было так растоптать ее, бесцеремонно вторгнуться и задавить все грязными тяжелыми тогами! Как можно так не понимать, так не чувствовать жизнь, не видеть, что в ней ценно?!» Ваня чувствовал, как что-то меняется в его отношении к Матери. Нет, оно не менялось трагически, к нему лишь добавилось несколько новых красок. Красок, которые не стереть.

В том же самом подъезде, где он так спешно обуется, чтобы скорее бежать, Ваня найдет себе девушку – спустя какой-то месяц после Снежаны. Тогда он откроет для себя другой мир, темный и не слишком радостный, но все-таки не беспросветный – мир, в котором люди встречаются без любви. У Нади можно будет ночевать, с ней можно будет пить и даже иногда о чем-то разговаривать. Она будет немного старше и совсем не такой красивой, как любимая Снежана, которую он будет помнить еще много лет. Но Снежаны не будет, а Надя будет – в этом и окажется ее главное достоинство. С Надей будет хоть немного отпускать, в ее объятьях будет не так больно.

Закончится это быстро. Как Мать будет душить Надю, прижав к кровати в ее квартире, а он – метаться по комнате, не зная, что предпринять, и только шептал «Не надо», «Не надо» – Ваня тоже запомнит надолго. Матери не потребуется много времени, чтобы вычислить, где он проводит время.

– Я его мать, поняла?! А ты – сопля малолетняя!

После того события Ваня и вправду станет проводить больше времени дома. Мать не узнает, что в мыслях, вспоминая о ней и разговаривая с ней, он будет называть ее «грузное тело». Он не сможет вспомнить, как впервые пришло к нему это сравнение и почему оно так прицепилось – оно выплыло откуда-то из детства, из давних времен, которые хотелось забыть.

«Грузное тело ушло», – будет думать он с облегчением после хлопка входной двери. «Грузное тело пришло» – с тревогой, услышав, как зазвенела связка ключей в подъезде.

Ване долго не будет стыдно.

1/8

– Ага, – ответил Ваня, глянув в дверной глазок, – щас.

И тотчас, осознав двусмысленность фразы, поправился:

– Ну, в смысле сейчас открою.

За дверью стояла женщина – подруга Матери. Мать почему-то всегда говорила, что она и его, Вани, подруга. Женщина была моложе Матери, стройнее, преподавала в школе – вот, собственно, все, что Ваня о ней знал. А главное – хотел знать. Но подруга Матери была доброжелательная, и Ваня искренне радовался, что пришла она, а не Мать.

Парень повернул ключ в замочной скважине, толкнул дверь. Подруга Матери странно, словно бы неловко улыбнулась, и тут он увидел, как справа, с лестницы, скрытой из поля обзора дверного глазка, спускалась Мать. В ее движении было что-то фундаментальное, монолитное, словно бы памятник сошел с постамента и зашагал тяжелыми, грузными шагами – Ваня видел такое в мультике; и он тотчас же понял, что движения Матери не просто таят в себе, а источают угрозу, сочатся ею. К своим двадцати двум он безошибочно определял эту угрозу.