Viva Америка

— Эй! «В зад» — моя фразочка, Тапиока! — недовольно одернула его Козетта. — А со своими фразочками делай что хочешь — хоть на туалетной бумаге издавай! И людям приятно, и тебе критика!

— А забавно: оказывается, всё-таки не боженька в итоге благословил Америку, — заметил я и зачем-то кивнул бутылке водки, словно ища ее солидарности.

— М-м-м! — одобрительно промычал Лесли, набивая полный рот свиных ушей.

— Интересно, а с остальными странами тоже так?.. — вдруг шепотом спросил Фуз и испуганно вытаращил полупьяные глаза.

— Только не с Россией! — сурово отрезал я, а заодно так же сурово отрезал себе сыра.

— И не с Францией! — возмущенно фыркнула Козетта, попав кусочком калиссона Фузу на лысину.

— Фатерлянд выше этого! — оскорбленно взвизгнул Лесли и гордо вскинул подбородок, измазанный в жире от колбасок.

Фуз задумался, так же задумчиво откусил от яблока и сочно прочавкал:

— Да уж… мнм… за Россию… хрм… никто бы и не взялся — даже этот Кохт.

— А может, он просто привереда, предпочитающий определенный сорт людей, а? — иронично предположил я, слегка задетый замечанием Фуза. — Да у него от русских, уверен, зад жжет и слипается!

— О-ля-ля! Да от русских у всего мира зад жжет и слипается! — звонко рассмеялась Козетта и игриво бросила в меня шкурку от лимона.

— «И нет истории темней, страшней, безумней, чем история России»[46], — многозначительно добавил Лесли на русском языке с едва заметным акцентом.

Козетта и Фуз согласно закивали.

— Да вы издеваетесь, что ли?! — возмутился я, поперхнувшись водкой. — Божья роса мне в глаза! Вы что, все поголовно изучали русский язык?! Ладно, посмотрим, проходили ли вы это! — И я с чувством продекламировал свою любимую эпиграмму Лермонтова.

Стыдить лжеца, шутить над дураком
И спорить с женщиной — все то же,
Что черпать воду решетом:
От сих троих избавь нас, Боже!..[47]

— Ха! Как раз про вас! — весело захохотал я, победно поглядывая на остальных.

— Алекс, а угости нас еще каким-нибудь стихотворением на русском, а? — настырно попросила Козетта. — В России ведь даже медведи изучали классиков! А ты-то уж точно своих косолапых собратьев на полступени по развитию обгоняешь!

— Спасибо, — процедил я, торопливо придумывая ответную колкость.

— Это верно, культура России богата на литературные самородки мирового масштаба, — неожиданно поддержал Лесли Козетту. — Ржаной Алекс! Крупица одного из этих самородков будет как нельзя кстати для отверженных и угнетенных правительством! Хих-хи!

— Многие агенты легкомысленно пренебрегали курсом «Русская классика как основной признак населения России» — но только не я! — с готовностью заявил Фуз, тихонько качая кегом из-под пива кисти.

Я хотел было отказаться, но гордость за Отчизну и водка легко сломили мое сопротивление.

— Хорошо. Вот одно, — произнес я и откашлялся.

Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты — в ризах образа…
Не видать конца и края —
Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец,

Я смотрю твои поля.
А у низеньких околиц
Звонно чахнут тополя.

Пахнет яблоком и медом

По церквам твой кроткий Спас.
И гудит за корогодом
На лугах веселый пляс.

Побегу по мятой стежке

На приволь зеленых лех,
Мне навстречу, как сережки,
Прозвенит девичий смех.

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою».[48]

Я выдохнул и удивленно обнаружил, что расчувствовался.

— Не бывать Кохту на Руси, — шепотом сказал я и налил себе еще.

— Хорош стих! И прочитал красиво — с надрывом! — радостно хихикнул Лесли. — Даже футболку на себе чуть не порвал! Хих!

— Пф! — пренебрежительно скривилась Козетта и с вызовом объявила: — А теперь, господа, мой ответ уроженцу снегов и коррупции! — И она, вскочив, начала без предупреждения что-то декламировать.

Это было какое-то стихотворение на французском, и от этого Козетта и ее родной язык были еще восхитительней. Читала Козетта с дрожью — влюбленно, позабыв себя, восторженно. В какой-то момент в ее радужно-зеленых глазах вспыхнули искорки слез, и я почувствовал, как безнадежно погружаюсь в эти два изумрудных пруда, страстно надеясь сгинуть в их пронзительных водах. Неожиданно в чтении Козетты послышались тревожные метания, исцеляющая боль и раскаленная слезами надежда. И она, заканчивая чтение, с криком порвала на себе майку.

Представшие нашим изумленным взорам груди Козетты были прекрасны.

— «Мать моя!» — неожиданно по-русски ругнулся Фуз и стыдливо уткнулся лицом в соусницу с хреном. — Мулунгу!.. Кхе-кхе!..