Виват, Новороссия!

– Ваше величество, – заговорил перебежчик. – Я прапорщик Ахтырского гусарского полка Петр Квитковский. Родом поляк. Я бежал из передовых цепей русской армии к вам, чтобы известить вас о том, что генерал Румянцев намеревается внезапно напасть на вас.

– А почему ты так торопишься сказать нам об этом? Ты хочешь поражения своим?

– Я сказал, ваше величество, что я поляк. Русские мне не свои. Я хочу драться вместе с вами, с союзниками нашей Конфедерации, чтобы избавить свою страну от угнетения ее Россией.

– Хорошо, я хочу верить тебе. Моя вера – это и моя удача, и твоя жизнь. Ты знаешь, как поступают с теми, кто лжет?

Квитковский посерел. Непонятно – либо от силы, либо от страха.

– Знаю.

– Молодец, что знаешь. Сколько войск у Румянцева?

– Менее тридцати тысяч.

Абды-паша торжествующе посмотрел на Абазы-пашу.

– Уведите гяура, – обратился хан к страже. И повернулся к туркам: – Завтра состоится битва: если пленный лгал и русские не нападут на нас, – я сам на них нападу!

Предательство Квитковского изменило планы русского командующего лишь в малой степени. Понимая, что сражение не отменишь – хан, да и турецкие паши были настроены решительно – и что превосходство противника в людях в атаке будет более доминирующее, Румянцев лишь перенес начало своего наступления на два часа раньше. Желая хоть немного дезориентировать хана, выступавшего в роли главнокомандующего, Румянцев приказал оставить на месте ночлега палатки и лагерные костры, надеясь, что Каплан-Гирей поверит в невозможность сегодняшнего наступления русских, наступления, выданного бывшим офицером.

План атаки был оставлен в неприкосновенности. 7 июля наступать должна была вся армия, кроме арьергардного отряда полковника Каковинского. Малые силы русских предполагали удар в едином порыве – в этом был единственный залог успеха.

Согласно этого плана корпус Баура, куда входила и бригада Вейсмана в составе двух полков, должен был наступать, следуя на левую оконечность боевых порядков русской армии. Корпусу надлежало, приблизясь к Ларге вместе с корпусом Репнина, шедшим правее его, навести четыре моста через реку и построиться к атаке.

Баур запомнил пункты диспозиции, качаемые до его корпуса, сразу и, казалось, уже навсегда. Так же как и остальные начальники корпусов. Но особенно всем врезались в память заключительные слова главнокомандующего:

– И последнее, господа, прошу вас данное довести до сведения и подчиненных ваших. Конечно, всякий верный сын Отечества сделает все полезное и сверх предписания сего.

Начальники полков, увидя какую-нибудь перемену в ходе битвы, не пропустят случая сделать движений, согласных с успехом сражения. Это все, господа. Готовьте людей. Скоро уже в бой…

Отряды Репнина и Баура наступали тремя каре по хребту между реками Ларга и Бабикул, имея на флангах егерей уступом вперед.

Перед этим в подавляющей темноте южной ночи корпуса авангарда, то есть Баура и Репнина, и главные силы, наблюдая предписанный порядок, в полнейшей тишине, от которой зависел успех дела и жизнь всех, с изумительной точностью – согласного намеченному – перешли Ларгу. Никто не подталкивал и не направлял – каждый знал свои предстоящие действия и свое место. Слышны были лишь тихие команды начальников:

– Осторожней, ребята, не шуметь.

Переправившись, русские заняли высоты левого берега и перед самым рассветом выстроились к бою.

Татарские пикеты, согнанные с места движением корпуса Баура, возвестили в своем лагере о шествии неприятельских войск.

Поэтому поначалу в ставке у татар показались большие огонь и дым-сигналы тревоги – а потом раздался всеобщий крик и началось обыкновенное метание во все стороны внезапно разбуженных людей: хан все же до конца так и не поверил в возможность наступления столь малыми силами на его войска.

Первое, что сделали татары – это открыли по наступающим русским каре сильную канонаду со своих батарей. В ответ на это Румянцев приказал подготовить атаку подковообразного укрепления, сначала подавив его огнем своей артиллерии, а затем – предпринять наступление группами Баура, Репнина и Потемкина.

Основные силы под начальством главнокомандующего шли за этими тремя отрядами в едином большом каре, имея позади себя всю регулярную конницу, ведомую генерал-поручиком Салтыковым.

Вглядевшись в картину разворачивающегося перед ним сражения, Румянцев бросил через плечо адъютанту:

– Генерал-майора Мелиссино ко мне!

Тот появился почти сразу же:

– Я здесь, ваше сиятельство!

– Все орудия вашей бригады – к атакующим каре. Поставьте батареи между кареями господ Репнина и Потемкина. Весь огонь на главный ретраншемент.

– Слушаюсь!

170 орудий полевой бригады Мелиссино создали мощную огневую поддержку наступающим.

Назначенные к атаке каре подошли к укреплению на 200 шагов и открыли сильный огонь картечью из полковых и полевых орудий.

Особенно губительны были для неприятеля залпы бригады Мелиссино. Артиллерия противника, начав захлебываться, вскоре замолчала вовсе.

Одновременно с этими тремя каре вел наступление – на правой стороне боевых порядков Румянцева – корпус Племянникова.