Виза на смерть

Женя давно заметила возникшую у Татуси симпатию к Гулину, но не придавала этому значения, так как, во-первых, ей было не до того, во-вторых, ее общая нелюбовь к «ментам», автоматически распространявшаяся и на капитана, мешала ей разглядеть в нем человека доброго, совестливого и очень порядочного и, следовательно, мешала сочувствовать переживаниям подруги. Теперь же, когда Гулин был в ее глазах чем-то вроде ангела-хранителя, спасшего ее ребенка, ее самое да и всю семью от вечного неизбывного горя, ей пришло в голову сделать для него что-то такое, что, как писали в старых романах, могло бы составить счастье его жизни. Татусю она знала с детства и была уверена, что она, если полюбит, сможет стать преданной и заботливой женой и прекрасной матерью. Проблема заключалась лишь в том, что она не знала, как обстоит с личной жизнью у самого Гулина и нуждается ли он в подобной опеке. «Детей он, конечно, любит, это видно, — рассуждала про себя Женя. — Означает ли это, что у него есть своии что, следовательно, он женат? Вовсе нет. Во всяком случае, выглядит он, как типичный холостяк». И она с жаром, несколько противоречащим своему обычному скепсису, взялась за организацию предстоящей вечеринки.

— Слушай, Татка, — сказала она, заехав на минутку к подруге, — надо пригласить его в гости и пожать ему руку в неформальной обстановке. Только, знаешь, давай это устроим у тебя.

— У меня?! — вспыхнула Татуся и отвернулась, чтобы скрыть смущение. — Почему у меня?

— Понимаешь, родители еще толком не пришли в себя. Нагружать их приемом мне сейчас не хочется. И потом, мне кажется, Гулину будет комфортнее в компании сверстников. Да и готовишь ты намного лучше меня.

— С чего ты взяла? Глупости… — проворчала Татуся, но Женя видела, что она согласна и вопрос улажен.

— Я, например, обожаю твою фаршированную рыбу, а ты так давно ее не готовила…

— Не подлизывайся. Рыбку, пожалуй, сделаю, так и быть. Еще можно, например, испечь «наполеон».

— Татка! Об этом я даже боялась заикнуться! — воскликнула Женя, радуясь энтузиазму подруги. — А я могу взять на себя салаты.

— Ладно, сиди уже. Я все сделаю сама. Митю позовешь?

— Митю? — переспросила Женя.

— Ну да, Митю. Что тебя удивляет? Не втроем же нам сидеть!

— Пожалуй…

— Что-то я тебя не понимаю. Вы поссорились? — Татуся покосилась на подругу.

— Конечно, нет.

— Тогда что?

Женя слегка пожала плечами и ничего не ответила. Она и сама не очень понимала, что происходит. Митя звонил каждый день и, как ей казалось, с искренним интересом выслушивал все, что она рассказывала про ребенка. Но встретиться не предлагал. Иногда она успокаивала себя тем, что он просто не хочет отрывать ее от дочери, которая в ней нуждается, но в другие моменты ей начинало казаться, что до сих пор они встречались лишь потому, что Митя считал своим долгом помогать ей в поисках Маши, — чего, строго говоря, вовсе не обязан был делать… Теперь же, когда она нашлась, они остались лишь хорошими знакомыми, которые время от времени перезваниваются, чтобы поздравить друг друга с праздником и поинтересоваться состоянием здоровья, но живут при этом каждый своей жизнью.

— Гарантировать тебе общество Мити я не могу, — тускло сказала Женя. — Если сможет — придет.

В ее голосе послышалась горечь, и Татуся, опасаясь касаться рискованной темы, робко спросила:

— А Гулин? Ты с ним уже договорилась?

— Конечно, — ответила Женя и вспомнила, как Гулин смутился, когда она пригласила его на вечеринку, и на вопрос, когда ему удобно, торопливо ответил: «Не знаю. Я вам позвоню».

10

Оксана сидела в камере женского следственного изолятора, размышляя о превратностях судьбы. Еще недавно она кувыркалась с Игорьком на шелковых простынях в его спальне с гарнитуром из карельской березы и картинами, стоившими целое состояние каждая; еще недавно ела приготовленного Толстухой карпа, фаршированного шампиньонами, запивая белым вином из Игорьковой коллекции, и думала об ожидавших ее блестящих перспективах. А теперь она с одиннадцатью уголовницами сидит в камере, рассчитанной на четверых, и с завистью думает о своей балашихинской подруге Люське, чья беспросветная жизнь с двумя детьми без мужа и мартышкиной работой в сберкассе за мизерную зарплату всегда казалась ей сущим адом.

Как это она так вляпалась, недоумевала Оксана, так все хорошо продумала, все устроила, все рассчитала, так ловко вылезла из истории с Семеном и попалась… на чем? Как могло случиться, что этот мент поганый выследил ее? И почему она не спросила у следователя? По крайней мере, она бы не мучилась сейчас неизвестностью, гадая, на чем именно она прокололась. И что бы было, если бы она не торопилась и продолжала тихо-мирно сидеть в Москве, держа девчонку на безопасном расстоянии, пока все не утрясется? Доказать-то они все равно бы ничего не смогли! И что с ней теперь будет? Суд? А потом?

Мучаясь этими неразрешимыми вопросами, Оксана со страхом и отвращением рассматривала своих сокамерниц. «Ну и рожи! — думала она, украдкой наблюдая то за одной, то за другой. — Слава Богу, хоть не лезут!»